Книга Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы

* * *

Из детей на кладбище были только Матвей да она. Ну и еще отпрыск могильщика Петюни, тоже Петя. Жиртрест, каких свет не видывал, – килограммов сто двадцать и ростом со здоровенного мужика. А самому всего двенадцать лет, в шестой класс ходит. Морда страшенная. Когда сторожу, Матвейкиному отцу, помогает ворота перед катафалками отпирать, народ всегда пугается. Тем более что Петюня-младший вдобавок вечно себе под нос бормочет разную хрень. Стишки. Причем из редких, древнегреческих. Овидий, Вергилий – фиг их разберет. Типа он образованный, хотя по делу и пары слов связать не может. Матвей с Мариной сколько раз пытались его в нормальную жизнь втянуть – на море там вместе, или по набережной пошариться, или цветы с могил потырить на продажу (те, у которых черенки не обрезаны), но Петюня только бычился. Они ему: «Пошли, тусанемся!» А он в ответ: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу...» С головой, короче, беда у него. Собственный папаня и тот именовал сыночка то дауном, то олигофреном.

Хотя Марина – особенно, когда Матвей не видел, – рядом с Петюней останавливалась. Не то чтобы ей его старинные стихи нравились, просто необычные люди всегда интересовали ее. А бугая Петьку еще и жаль было. Отец говорил, его в школе смертным боем бьют. Потому что он, хотя и здоровущий, а сдачи сроду не дает. Блаженный...

Но хоть и дурачок, а однажды посоветовал Марине мудро. Можно сказать, судьбу ее определил. Она тогда уже в восьмом классе училась и с нетерпением ждала, когда наконец закончится школа – учиться дальше, в девятом-десятом, не собиралась. Зачем компостировать мозги, если можно сразу после восьмого, допустим, в кулинарный? Или хоть в швейное? Пусть и не престижно – зато сама станет зарабатывать. Надо же с чего-то начинать.

А Петюня, когда она с ним однажды поздоровалась, вместо привычно непонятного бормотания вдруг выдал:

– Марина, ты знаешь, что ты – натуральная дура?

Обычная фраза, а все равно прозвучала в его устах как стихи. Девушка хихикнула:

– Это Вергилий так писал? Или Платон?

А Петюня горячо продолжил:

– У тебя ведь такие мозги! Такая память! It’s just stupid: to bury yourself at this cemetary.

И неожиданно велел:

– Повтори.

– It’s just stupid: to bury yourself at this cemetery, – послушно произнесла Марина. Слово в слово, хотя ни слова не поняла. Знала только, что язык – английский.

А Петя еще больше разгорячился:

– Да ты с такой памятью в любой институт пойти можешь! Хоть на кибернетику, хоть в иняз! Карьеру можешь сделать! Отличного мужа себе найти! А ты свою жизнь с этим дебилом гробишь!

На Маринкин взгляд, жизнь они с Матвеем совсем не гробили – просто весело проводили время. Пошляться, побазарить, побузить ведь куда веселей, чем горбатиться над учебниками. Но спорить с блаженным Марина, конечно, не стала. Хотя впервые задумалась: а вдруг из того, что она любой стих с первого раза запоминает, действительно может выйти какой-нибудь толк?

А Петюня от нее теперь не отставал. На следующий же день подкараулил, забубнил в ухо, опять не стихами, по-человечески:

– И как только у тебя по математике трояк? С твоей головой любую формулу запомнить вообще элементарно!

– Да ну и за каким фигом они мне нужны, те формулы... – пожала плечами Маринка.

А Петюня все о своем:

– Говорю же тебе: чтоб в институт поступить.

– Да не врубаюсь я, на фига мне институт?

– Тебе с точки зрения философии ответить, или лучше на твоем языке? – важно спросил Петюня.

Философию Маринка ненавидела и потому пробормотала:

– Давай на моем...

– Тогда объясняю на пальцах, – прокаркал Петюня. – Житейская мудрость гласит: после любого института люди работают легче, а получают больше, чем после швейного ПТУ.

– Ага... – фыркнула она. – Только сначала туда поступить надо, а потом пять лет на стипендию голодать.

– Будто студенты не подрабатывают, – усмехнулся убогий. – В инязе, например, с первого курса можно переводчиком устроиться. И платят – пять рублей в час.

– В час? – не поверила Марина.

– А за синхрон – семь пятьдесят, – уточнил он.

И снова Маринка задумалась. Их с Матвеем незамысловатая, бесшабашная жизнь показалась вдруг примитивной и пресной. Но ведь здесь, в N, все так живут: сначала нагуляются, потом ПТУ закончат, женятся, детей нарожают, затем, если удастся, можно купить кооператив, завести машину... С одной стороны, стабильно. А с другой – такая скукота!

– М-да, Петюня, – задумчиво произнесла она, – а ты, наверное, не такой уж и дурак...

* * *

Едва они въехали в Сочи, Холмогорова заявила:

– Все, конец работе. Я в городе все равно сосредоточиться не могу.

– Конечно, Марина Евгеньевна, – тут же пискнула Нелли. – Какая работа в этой клоаке!

И Таня – городской житель до мозга костей – сейчас была готова с обеими согласиться.

Сочи был ужасен. В машине, в прохладе кондиционера, жить, конечно, можно. Если лишь наблюдать через окошко, как пышет жаром город. Но только ступи на раскаленный асфальт – и, кажется, расплавишься вместе с ним. Даже знаменитые платаны с магнолиями не спасают – стоят себе уныло, свесили подсохшие ветки. И люди по тротуарам бредут еле-еле с постными, умученными лицами. Будто не отдыхать приехали, а отбывают нелегкую повинность. И на пляжах – некоторые из них расположены прямо вдоль автодороги – ни оживления, ни игр. Народ лежит вповалку или устало, грустным тюленем, плещется во взбаламученной воде.

Холмогорова довольно высокомерно произнесла, поглядывая на отдыхающих:

– И кому нужны такие отпуска?

Нелли возразила:

– Ничего, в сравнении с Якутском в самый раз. Хоть отогреются наконец.

– Между прочим, в Якутске летом еще жарче, чем здесь, – не удержалась от комментария Таня. – До плюс сорока пяти в тени.

– Ах, ну да, я забыла! Здесь же присутствует госпожа всезнайка! – Нелли склонила голову в насмешливом поклоне.

У Садовниковой на языке тут же завертелся ответный язвительный комментарий – по поводу Неллиных поэтических талантов. Но озвучивать его она не стала. Глупо устраивать перепалку на глазах всесильной начальницы.

Но Нелли не унималась. Состроила озабоченное лицо и произнесла:

– Впрочем, это отличительная черта рекламистов. Нахватаются всего обо всем, по верхам, – и демонстрируют якобы образованность. Не понимают, что на самом деле – несут непроходимую глупость.