Книга Любовь в противогазе - Светлана Лубенец

После русского в рекреации Джек опять собрал весь класс.

– Все! Мое терпение лопнуло! – заявил он. – Я объявляю войну тому уроду… или тем уродам, которые портят нам всю картину! Вы подумайте, стоит нам только преуспеть на каком-нибудь конкурсе, так на следующий же день нам раз – и подлянка! Итак! У нас три загадки: первая – кто спер ключи от кабинета информатики и запер нас в то время, когда надо было идти подтягиваться и бинтовать; вторая – кто подсунул любовную записку Митяю; третья – кто стянул контрольные тетради. Может быть, у кого-нибудь есть хоть какие-то соображения?

Мы-то с вами знаем, что соображения были как раз у тех, кто признаваться в них не собирался, а потому седьмой «Д» в очередной раз угрюмо промолчал.

И у Толоконникова, и у Раскоряки, конечно же, похолодело в животе при разглагольствованиях Джека, но хуже всех себя чувствовала при этом Ира Пенкина. Она понимала, что на того, кто взял ключи от кабинета, приходится всего одно преступление, а на нее – целых два: и записка, и тетради. С этими тетрадями получилась какая-то ерунда. Она совсем не хотела их выкрасть навсегда. Все дело было во внезапно обрушившейся на нее огромной любви к Мите. Она считала своим долгом доказать ему, что Лариска украла у нее «I Love You!». О том, чтобы собрать по кусочкам записку, не могло быть уже и речи, потому что Ира своими глазами видела, как Толоконников вытряс их из кармана в урну. А после диктанта как-то так удачно получилось, что она принесла свою тетрадь к учительскому столу сразу после Лариски. Она хотела аккуратно положить ее в стопочку, но увидела тетрадь Иволги, и план созрел в ее голове мгновенно. Пока Лариска базарила с русачкой про свои «семечки», Ира утащила ее тетрадь и не стала сдавать свою. О том, что тетради придется как-то возвращать, она тогда даже не подумала. А что делать теперь? Когда все утихнет, тетради можно, конечно, подбросить. А можно и не подбрасывать. Что такое «двойка» по русскому в свете нечеловеческой любви к Толоконникову? Ну… пропали тетради и пропали. Разве кто-нибудь подумает на нее, на Иру Пенкину?! Она никогда не была замечена ни в каких неблаговидных поступках. Ира уже почти совсем успокоилась, когда вдруг вспомнила: а Митя!!! Он же видел в ее руках тетради! И на русском он посмотрел на нее с таким ужасом в глазах! Все кончено! Он никогда ее не полюбит. Кому нужна такая преступница, из-за которой класс потеряет сразу восемь баллов! И осознание этого придавило ее огромным, как глыба, горем, хотя всего неделю назад о Мите Толоконникове она даже и не помышляла. Ирины нервы не выдержали, и она разрыдалась прямо в толпе одноклассников. Тася Журавлева, которая тут же забыла про недавнюю размолвку с подругой, вытащила ее из общей массы и, по-матерински приобняв за плечи, отвела к окну.

– Ира! Возьми себя в руки! – очень ласково сказала она. – Ты же не виновата, что какой-то подлец стащил ваши с Лариской тетради! Я тебя уверяю, что этот гад выбрал первые попавшиеся! Если бы ему подвернулась моя тетрадь, или Джека, или Малининой, он стащил бы не задумываясь! Он стащил бы всю пачку, если бы это не было слишком опасно!

Надо ли говорить, что при этих Тасиных словах слезы полились из глаз Пенкиной водопадом. Она уже готова была во всем признаться Журавлевой, чтобы не тащить этот тяжелый груз в одиночку, когда над ухом прозвучало:

– Тася, разреши нам поговорить с Ирой один на один.

Пенкина захлебнулась слезами, и ужас охватил ее. Голос принадлежал Мите Толоконникову. Сейчас он скажет ей все, что о ней думает. И на этом все закончится.

Тася дипломатично отошла, и у подоконника остались Митя и окаменевшая Ира, которая боялась поднять на него глаза. Чтобы Митя с ходу не прокричал ей что-нибудь ужасное, Ира начала первой:

– Ты меня теперь презираешь…

Пенкина ждала, что после этих ее слов Толоконников сатанински расхохочется и скажет что-нибудь вроде того: «И ты еще смела писать мне про любовь!», но он сказал нечто очень странное:

– Я не имею права презирать, потому что сам такой же, как ты.

Потрясенная Ира повернула к нему лицо, моментально забыв, что у нее красный нос и некрасиво опухшие веки.

– Как это… такой же? В каком смысле? – испуганно спросила она, заливисто шмыгнув тем самым красным носом.

– Ты даже лучше поступила, чем я. У тебя цель была благородной, если… если ты, конечно, не врешь…

– Ничего не понимаю. Ты про что?

– Ну… про записку. Ты же помнишь, что там было написано.

– Я-то? Я-то… конечно, помню…

– И это… правда?

– Правда! – горячо воскликнула Ира, и самые правдивые слезы опять полились из-под уже не в меру опухших век.

– Вот видишь! Выходит, что из-за чувств ты пошла… Ну, в общем, на не очень хороший поступок. А я на него пошел совсем по другой причине…

Бедная Ира, которая не понимала уже вообще ничего, вместо рыданий плавно перешла к нервной икоте. Толоконников и сам был не в лучшем состоянии, а потому не заметил ни чудовищной распухлости Ириного лица, ни странных звуков, ею издаваемых. Он признался ей во всем. Делать это было не очень трудно. Ира не могла не понять, потому что… не могла – и все!

– Так что мы теперь с тобой одной крови, – горько закончил Митя.

– Я клянусь, что никому не скажу про тебя! – клятвенно прижала руки к груди Ира. – А ты… Ты клянешься?

– Клянусь! – не менее торжественно ответил Толоконников, и две клянущиеся стороны пожали друг другу руки.

Это не укрылось от внимания Ларисы Иволги, которая давно уже наблюдала за разговором Мити с пронырой Пенкиной. Все можно было вытерпеть, но только не нежное пожимание рук на виду у всей школы, да еще в такой момент, когда неизвестно куда пропали тетради с диктантами. Иволга решительным шагом подошла к окну и сказала первое, что пришло в голову:

– Не понимаю, Митя, почему ты выражаешь сочувствие Пенкиной, когда у меня такое же горе, как и у нее. Кажется, с прошлой недели мы с тобой уже не чужие друг другу люди! – глядя в его лицо, Лариса вообще-то не замечала в нем ничего не только родного, но даже и приветливого, но все же спросила: – Разве не так?

– Знаешь, Лариса, – взволнованным после собственного признания голосом сказал Толоконников. – Я знаю, что записку мне написала не ты. Так что…

Разоблаченная Иволга спешно повернулась на каблучках и скрылась в недрах школьного коридора. А Ира Пенкина подумала, что все-таки не зря стянула тетради. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. До чего же мудр русский народ! Как приятно в этом лишний раз убедиться!

Глава 12Победный финиш под девизом «Холёсенькая псинка»

Субботне-воскресные бдения над книгами про автоматическое оружие и учебниками по ОБЖ принесли Сергею Раскоряде всешкольную известность, на что он тайно и рассчитывал. Автомат Калашникова Серега разобрал и собрал быстрее не только девятиклассника Петрухи Никодимова, но даже быстрее всех одиннад-цатиклассников. Когда потрясенный Николай Васильевич предложил Сереге посоревноваться лично с ним, тот и не подумал отказываться. Учитель ОБЖ закончил сборку на тридцать секунд позже Раскоряки… то есть не Раскоряки, а Раскоряды Сергея Алексеевича! Последнюю сборку-разборку автомата Калашникова вышеозначенный товарищ пару раз провел на бис с глазами, завязанными шарфом Ксюши Воробьяниновой.