Книга Папа, я проснулась! (сборник) - Марианна Гончарова

Я вот иногда думаю: почему некоторые мужчины у нас такие злые, завистливые и невоспитанные? Может, причиной тому — как раз вот эти невидимые невооруженному глазу топоры, торчащие из их голов? Топоры, с которыми они свыклись.

* * *

Вот я встретилась с подругами. А они мне, мол, что ты грустишь, что печалишься-то, ну как эта самая…

А я им:

— О-о-о, что вы понимаете, — говорю им, — это я пока еще печалюсь. А потом как соберусь с силами, да как повешу нос и как пригорюнюсь! И уже всю последующую жизнь свою буду кручиниться да кручиниться. А все потому, что, хотя я уже и перевалила серьезный возрастной рубеж, рыцаря в наших селеньях все нет и нет.

— Ну и нету, подумаешь, стоит ли из-за того грустить, печалиться, горюниться и тем более кручиниться, — успокаивала меня добрая моя подруга Надя.

— И вешать нос… — добавила добрая моя подруга Ира.

— Ну вот смотри, — стала рассказывать Надя. — Был у меня Антонов. Да? Двери в помещение передо мной открывал? Открывал. Даже когда мне не надо было туда. Под локоток держал? Держал. Цветы охапками? Дарил. Дрался даже из-за меня. Рыцарь, да? Да.

А однажды мы гуляли. И он свой пиджак накинул мне на плечи. И тут вдруг ка-а-ак затрясется все вокруг. У нас же сейсмически опасная зона. Нет, ну представьте: поздний тихий прохладный вечер. Мы гуляем компанией. Присели на лавочку в парке. Кругом фонари, свет сквозь листья дразнится, играет… — ох, эта Надя поэт! — И тут все вокруг как заходит ходуном! Мостик через речку подпрыгивает, деревья испуганно трепещут, и скамейка под нами как поехала!.. А самое страшное — фонари вдруг погасли и, как пьяные, стали качаться. Землетрясение. И кто-то из наших, самый сообразительный, крикнул: «Бежим! На стадион. Там нет электропроводов, там ничего сверху не упадет». И все, как по команде, сорвались и побежали. И мой Антонов, представь, тоже сорвался и побежал. Без меня… Сорвался, да. Только сначала сорвал свой пиджак с моих плеч и уже тогда убежал. А вы говорите…

— Кто говорит? — ей отвечает Ира на это все. — А я вот замуж было уже собралась. Уже и фата, и столовую сотрудников главпочтамта арендовали для свадебного ужина, и торты с двумя лебедями из безе, и холодец еще, и голубцы… И он забежал ко мне в гости костюм свой показать. Просто так пришел. Родион мой. И я ему кофе, себе кофе. А к кофе — внимание, девочки, — два глазированных сырка. Два. То есть вы поняли, да? Ему кофе, себе кофе и два сырка в шоколадной глазури. Так он спокойно оба развернул и оба съел. Даже глаз не поднимая. Так по-детски, сосредоточенно: «Ням-ням-ням. Чав-чав-чав». А потом поднял глаза и спрашивает: «Что?» И я ему говорю: «Все, Родион Чеглинский, свадьбы не будет». Ничего ему не объясняла. Ничего никому не объясняла. Но свадьбу отменила немедленно… Правда, — вздохнула Ирка, добрая моя подруга, — я за него все равно замуж вышла. Все ведь уже было готово — и лебеди на торте, и голубцы… Но я с тех пор на глазированные сырки смотреть не могу.

* * *

Послушала я моих девчонок и говорю:

— А поедемте, девочки, в Хотин, а? Там как раз Битва наций международная. Хоть посмотрим, какие они бывают, рыцари. Туда, — рассказываю я подругам своим, Ире и Наде, — в старинную, еще Ломоносовым упомянутую крепость, понаедут доблестные воины из разных рыцарских орденов Европы со своими верными оруженосцами, а также всякие сюзерены с вассалами, свободные лавочники, музыканты, колдуны, шарлатаны, фальшивомонетчики и легендарные разбойники, презревшие рыцарские идеалы. Думаю, не побрезгуют визитом в средневековый Хотин, — продолжаю я красочно и вдохновенно рисовать девчонкам перспективы, — и угрюмые пехотинцы — язычники неверные, и суровые коварные сарацины — испанские мавры, и турецкие копьеносцы, и мамелюкские кавалеристы-пустынники с острыми топорами, а также иные приземистые, кривоногие, зыркающие раскосыми дикими глазами из-под косматых самосшитых грубых колпаков друзья степей.

— Ну ладно, уговорила!

И мы поехали.

Ах, какая там была красота! Лукавые румяные, хмельные иезуитские монахи с тонзурами на маковках толпились рядом с таверной, держа огромные кружки то ли с пивом, то ли с элем. Вовсю причитала, рыдала и пела гайта, испанская волынка. Обернутый в рубище, под мостиком скулил нищий с глиняным горшочком, заполненным до половины деньгами разного цвета и достоинства. Смиренные безмолвные оруженосцы — юные светлоликие мальчики — готовили арбалеты, пики и гигантские мечи к предстоящему рыцарскому турниру. По крепости прогуливались девушки в настоящих средневековых одеждах, чепцах и мягких, ручной работы, сапожках или босые. На деревянных скамьях восседала знать в бархатных камзолах и платьях. По обеим сторонам древней, выложенной камнями дороги, ведущей к центральному крепостному замку, разместились жонглеры огнем, ремесленники, сокольничие с боевыми кривоклювыми птицами на жестких своих кожаных рукавицах, менестрели — исполнители заунывных баллад о любви и о тоске по родине. И главное, по крепости просто так, свободно и невозбранно, ходили, стояли или сидели верхом на роскошных породистых лошадях лучезарные рыцари всевозможных сортов, видов и обликов. В сверкающих на солнце доспехах они представляли весь спектр разнообразных рыцарских орденов со своими флагами, пиками, штандартами и гербами.

У меня даже дух захватило, и я потащила подруг поближе к ристалищу.

Всадники на всем скаку бросали пики в мишени, стреляли из арбалетов и рубили огромными мечами капустные головы, да так ловко, что верхние одежды отдающих во славу победителей турнира душу молодых весенних парниковых капуст летели в зрителей, повисали зелеными увядшими лохмотьями на ограде.

И вот шотландский рыцарь не удержал коня своего, на мокрой траве поскользнувшегося. Извернувшись, помчался конь туда, где мы стояли. И хоть была ограда высока и неприступна, для коня она представлялась лишь досадной легкою помехой. И все разбежались, а я, вцепившись в поперечину руками, глядела, совершенно очарованная, как дерзко, радостно и норовливо, хрипя и двигаясь боком, вырывая копытами дерн, играя мышцами, кося диким вишневым глазом, под лязг доспехов седока, неотвратимо надвигается на меня неизбежное. И видела я уже заголовки в Интернете: «Была затоптана конем шотландского рыцаря ордена Чертополоха».

В последний момент всаднику удалось развернуть и остановить коня — а скорее, так оно и было им задумано. Он открыл забрало, привстал в стременах, поднял десницу свою в тяжелой кованой перчатке в приветствии, а затем протянул ее к моему плечу. Я согласно кивнула и сняла с шеи свой любимый шелковый шарф, яркий летящий шарф ручной росписи. Подоспевший мальчик тут же привязал его на рыцарский штандарт.

Рыцарь еще раз поклонился и вновь направил своего коня к месту поединка.

— Достопочтенный Роберт Лермант, пятый герцог Дандар, кавалер ордена Чертополоха, — торжественно объявил глашатай, — против… (тут голос глашатая окреп) против! Черного! Рыцаря!

У мечты моей вырастали крылья: с Черным рыцарем, всадником без штандарта и других опознавательных геральдических знаков, готовился сражаться мой рыцарь. Мой собственный, личный рыцарь. Герцог Дандар. И готовился сражаться под сенью цветов моего шелкового шарфа.