Книга Лхоцзе. Южная стена - Сергей Бершов

Нас, спортсменов, находившихся в базовом лагере, на то собрание не пустили. Сказали – только члены партии. Овчинников, Романов, Мысловский, Тамм – руководитель экспедиции, он не был членом партии. Туркевич пробрался как кандидат в члены КПСС. Он рвался туда, чтобы не только узнать, что там происходило, но и проголосовать за ребят. Но кандидаты не имели права голоса… Только четверо проголосовали за то, чтобы ребята шли наверх, – Тамм, старший тренер Овчинников, специалист по питанию Воскобойников и радист-переводчик Кононов. Ситуация была – как при полете Гагарина. Когда пишутся эти строки, рассекретили закрытые подробности первого старта человека в космос. В день 50-летия полета мы узнали, что существовало три варианта сообщения ТАСС об эпохальном прорыве. Один – на случай неуспеха, если погибнет космонавт. Второй – если спускаемый аппарат окажется на иностранной территории. И третий вариант – если полет пройдет успешно. Гарантий на этот счет никто дать не мог. Там вариант был очень опасный, и для ребят из отряда космонавтов, для Юрия Гагарина это не было тайной. Системы не удалось отработать до нужных кондиций. Не успели, американцы наступали на пятки. К счастью, все сработало штатно. Почему я вспоминаю полет Гагарина в связи с нашей экспедицией? Во-первых, она открыла эпоху гималайских экспедиций в советском и постсоветском альпинизме. Для нас это было равнозначно полету на Луну. Кроме того, как и в случае с космическим полетом, разрабатывались различные сценарии – и со знаком плюс, и с минусом. Перед отъездом в Непал Тамм получил инструкции в ЦК КПСС: в случае аварии, гибели кого-то из участников продолжать восхождения до первого взошедшего (или взошедших). Вопреки неписаным альпинистским законам, гласящим: если кто-то гибнет, восхождение прекращается. Так у нас всегда было принято. Но, учитывая международный резонанс экспедиции, решено было нарушить правила. Не сворачивать экспедицию, пока вершина не будет достигнута. Вариант со знаком плюс. В случае успешного восхождения работать по плану. Он предусматривал, что все группы поочередно выходят на вершину. Но когда залезли одна за другой первая, вторая, третья, четвертая команды, «сверху» стали требовать: хватит, и так уже успех неимоверный! Последняя группа пошла с некоторым перерывом. Соответственно, стали думать, а вдруг что… Тем более, после второго ночного восхождения, когда сильные альпинисты Хрищатый и Валиев обморозились, их сводили вниз. Вот тогда и прозвучало: «Суши весла!». Но Тамм не послушался. Это был очень мужественный шаг. Если подумать, Евгений Игоревич рисковал не только своим руководящим положением в Федерации альпинизма СССР, но и научной карьерой, общественным статусом. Все это поставить на карту – ради чего? Чтобы еще несколько альпинистов взошли на Гору. Евгений Игоревич это сделал. Или взять момент, когда он нам с Туркевичем разрешил подниматься ночью! Двое восходителей в плохом состоянии, просят помощи, а мы – на Гору. Пытаюсь себя сегодняшнего поставить на место Тамма в той ситуации и не могу сказать, дал бы я «добро» на такое рискованное дело, как «сбегать» на вершину ночью. Очень может быть, что и не дал. С высоты сегодняшнего опыта. Как говорил царь Соломон, многие знания порождают многие печали. Евгений Игоревич отважился. Может, потому, что был уверен в нас не меньше, чем мы сами? И Хомутову, Пучкову и Голодову не запретил подниматься на Гору. Тройка успешно взошла на вершину 9 мая. Это был наш салют Дню Победы. А победителей не судят.

Почему Тамм не решился в свои 55 лет подняться на Эверест, а я в свои 58 (а перед тем в 53 года) взошел в третий раз? Думаю, дело в разнице приоритетов. Евгений Игоревич был прежде всего ученым, доктором наук. Альпинистом – в свободное от физики время. То, что он не только талантливый профессионал в науке, но и великолепный организатор, подтвердила экспедиция на Эверест. Но главной для Тамма всегда оставалась физика. Профессионально Евгений Игоревич к восхождению не готовился. Наверное, с нашей помощью, с использованием большого количества кислорода он взошел бы. Но все же в этом был риск. Руководитель не мог поставить под удар экспедицию. Я же готовился по полной программе именно как альпинист-профессионал. Считаю себя таковым и сейчас. Правда, раньше тренировался регулярно и помногу, чтобы постоянно совершенствоваться. Разменяв седьмой десяток (пишу и сам не верю), уже не могу приобрести новые качества, но продолжаю восхождения. Для этого необходимо «поддерживать огонь». Делаю это с удовольствием.

ОТЯГЧАЮЩИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

Украинская национальная экспедиция на Эверест 1999 года не планировала удивлять мир сенсациями. До этих пор украинские команды на высотный полюс не поднимались. Отдельные альпинисты – да, но не национальная команда. Маршрут – ординарный, по классическому пути с тибетской стороны. В этой экспедиции я оказался вопреки желанию ее руководителей. С самого начала не был согласен с их концепцией: мы национальная сборная, поэтому пойдем на Эверест без кислорода. Считал и считаю такой подход дилетантским, авантюрным. В экспедицию ехали достойные ребята. «За красивые глаза» в нее не отбирали. Но из десяти участников команды идти без кислорода были готовы не больше четырех человек. Это, конечно, Владислав Терзыул (Слава – первый альпинист Украины и СНГ, взошедший на все восьмитысячники, 14-я вершина, Макалу в 2004 году, увы, стала роковой). Это опытный, сильный высотник Василий Копытко. Это мы с постоянным партнером по связке Игорем Свергуном, не раз поднимавшиеся в «зону смерти». Остальным недоставало высотного опыта.

На высотах за 8500 м большинство наших ребят не бывали, то есть настоящей гипоксии не пробовали. Для восхождения на Эверест это не просто минус – отягчающее обстоятельство. Но руководство экспедиции думало иначе. Похоже, как раз из-за «кислородных» разногласий для него основным отягчающим обстоятельством оказался… я. Во время первого сбора кандидатов в экспедицию в альплагере «Узункол» старший тренер команды Мстислав Горбенко поставил вопрос ребром: «Поднимите руку, кто пойдет на Эверест без кислорода». Ребята переглядываются и – кто бы сомневался? – дружно тянут вверх руки. Когда все разошлись, я предложил Горбенко: «Слана, может, по-другому подойти? Сначала обсудим, кто может без кислорода подняться, а кому лучше с 02 идти». Ответа так и не получил. Хотя руководитель экспедиции, президент Национальной федерации альпинизма и скалолазания Украины Валентин Симоненко как будто соглашался с моими доводами, что на Эвересте к кислородной проблеме нужно подходить гибко. Я убеждал: если наша экспедиция будет успешной, через год никто не вспомнит, с кислородом ходили или без него. А если что-то, не дай Бог, случится, это все будут помнить. Такое не забывается. Как в воду смотрел…

Нельзя было превращать «бескислородность» в догму. А тем, кто первый раз шел на такие высоты, нельзя было отказываться от кислорода. Пусть и в составе национальной сборной. Мы, например, с Игорем Свергуном сразу решили, что пойдем с кислородом, и запаслись личными баллонами (небольшой экспедиционный запас предназначался только для медицинских целей). Потому что хотим ходить в Гималаях снова и снова. Правда, когда уже стартовали, наши баллоны еще не поднесли в АВС носильщики. Так что, скорее всего, пришлось бы на восхождении обходиться без 02. А это всегда потеря темпа. Но шут с ним, с темпом, все обернулось потерями куда большими.