Книга Закадычные - Инна Тронина

— Он бы мог вас просто убить, — надтреснутым голосом перебила Милявская. — И очень хорошо, что вы до сих пор живы. Такие люди не останавливаются ни перед чем. Раз он не пощадил Максимову, расправился бы и с вами. Вы ходили по краю пропасти, и лишь чудом не упали в неё.

— Мне всё равно! — с тем же ожесточением отозвалась Потапова. — Собаку мою возьмёт приятельница, Томми ей очень нравится. А больше у меня никого нет. И теперь уже никогда не будет. Если только Андросов получит своё, я согласна умереть.

— Перестаньте! — хлопнула ладонью по столу Милявская. — В сущности, мне всё равно, чем руководствуется соучастник, давая показания против организатора преступления. Мне нужно только, чтобы его слова были правдивыми. Хотите отомстить — мстите. Но показания ваши должны быть чёткими, ясными, без выдумки и преувеличения. Если Андросов действительно убил Максимову с целью грабежа, и вы опишете, как это произошло, поучаствуете в следственном эксперименте, то сполна воздадите ему за всё. Значит, вы любили Андросова?

— Мало сказать — любила. Он был для меня всем. Можно водички? — Во рту у Потаповой опять пересохло. — Я сама налью.

— Наливайте из чайника, сколько вам нужно, — разрешила Милявская. — Итак, вы хотите сделать чистосердечное призвание. Я оформляю вам явку с повинной. Разумеется, это зачтётся на суде. Елена Николаевна, вы понимаете, что я буду вынуждена взять вас под стражу? Несмотря на то, что твёрдо знаю — вы больше никого не убьёте. Но таков порядок. Немедленно возбуждается уголовное дело, избирается соответствующая мера пресечения. Возможно, потом я смогу вас отпустить под подписку о невыезде, учитывая возраст и состояние здоровья. Но суд всё равно будет, будет и срок. Какой — сейчас сказать не могу. Не хочу врать. Но пока Андросов на свободе, для вашей же безопасности я задержу вас на трое суток. Если за это время не удастся взять его, то на десять. Раз сейчас вы болеете, поместим вас в стационар; там вам будет лучше.

Но рядом будут дежурить милиционеры — без этого не обойтись.

— Мне абсолютно безразлично, — ровным, безжизненным голосом повторила Потапова. — Я сама не хочу видеть свою квартиру, этот дом, где я любила. Каждая трещина на асфальте будет напоминать о моём позоре. Лучше срочно сменить обстановку. Осудят — пусть! Но я буду знать, что Андросов, как говорится, «пойдёт паровозом». Поеду в колонию. Долго там всё равно не выдержу, да и не надо. Случится амнистия — вернусь. Но обязательно покину тот дом, район, может быть, даже город. Третьего июня мне исполнилось шестьдесят пять. Мама моя прожила почти до восьмидесяти. Отец погиб на войне, поэтому трудно отмерить его век. Десять лет у меня, возможно, впереди ещё есть. Кстати, на этих же днях исполняется тридцать лет с тех пор, как мы познакомились с Андросовым. В отделе гуляли сотрудники — мне как раз стукнуло тридцать пять. И интеллигентный, породистый, как мне тогда показалось, председатель профкома вручал мне казённые пионы. И в этот раз ничего не принёс. О подарке и речи не было. «Не дорог подарок — дорога любовь», — всегда говорил Андросов. Если честно, до сегодняшнего дня он сам казался мне подарком. В семьдесят первом году я безнадёжно влюбилась. Я решила добиться Андросова во что бы то ни стало. По жизни я волевая, настырная. Несмотря на то, что не имела никаких условий дома, окончила институт, получила квартиру, много лет работала ведущим инженером. А Андросов устроился к нам сначала освобождённым секретарём парткома, а после ушёл в профком. Можете себе представить — ради него я вступила в КПСС! И в последние годы мы хранили партбилеты. Он говорил: «Как в оккупации, когда за это вешали!» Неужели он действительно был партизаном, мразь такая?!

Потапова налила себе ещё воды. Но руки дрожали, и половину она пролила за воротник. По лицу её катился пот, нос блестел, белки небольших светлых глаз сделались ярко-розовыми.

— А я ведь специально в этот дом переехала. Двухкомнатную квартиру на однокомнатную меняла. В доплате здорово потеряла, лишь бы с ним рядом жить! Мы на Гражданке, на улице Бутлерова с мужем и свекровью получили «распашонку». Потом ещё раз сменялись — нужна была доплата. Но муж утонул, свекровь умерла, и я осталась одна. В течение нескольких лет я встречалась с мужчинами, но отвергала их одного за другим. До тех пор, пока не увидела Юрика. Его образ был для меня факелом, сердцем Данко, невесть ещё чем. Я уж такой человек! Если люблю — горы сверну ради него. Но если пойму, что в самом главном я ошиблась, и человек не соответствует собственному образу, то всё! Всё, понимаете?!

Потапова смотрела жестокими, стальными глазами, в которых уже не было ни капли солёной влаги. Губы, с которых давно стёрлась морковная помада, вытянулись в ровную тонкую линию.

— Свой характер я изменить не могла. Мне нужен был кумир. Жизнь ведь так скучна, так сера! Пишите протокол, Галина Семёновна. Я не лгу сейчас, но я и не каюсь. Странно, но Валя не приснилась мне ни разу. Не являлась призраком, не душила, не грозила. И до сих пор у меня нет жалости к ней, желания искупить вину. О ней я думаю в последнюю очередь. Сейчас для меня Валя — просто орудие мести. Но говорите, что вам всё равно. Лишь бы раскрыть преступление…

— Да, в принципе, всё равно. — Галина Семёновна вставила в каретку пишущей машинки новый бланк. — Кому принадлежала идея повершить ограбление?

— Андросову. Задумал ещё осенью, когда сын Максимовых Леонид решил перебираться из Мурманской области к родителям. Андросов ждал, когда они продадут дачу и машину. Валентина от нас секретов не держала. Мы всё знали про их семейные дела. Когда Володи не было дома, Валя показала нам, где находится тайник, как найти нужную плашку. Мы ведь все были закадычными, — усмехнулась Потапова. — Доверяли друг другу на сто процентов. Валя думала. Что скорее её родной сын наведёт воров на квартиру, но чтобы Юрик!.. Невестка у неё шлюхой была, потом бесследно исчезла. Андросов считал, что на Зою в первую очередь падёт подозрение. Могла ведь дружков каких-нибудь навести — про тайник-то знала… Вроде бы, в милиции так и решили. Дали ориентировку на Максимову Зою Евгеньевну, шестьдесят шестого года рождения. Юрик только руки потирал. Зоя ведь до сих пор не объявилась, на неё удобно вешать всех собак. Он понимал, что догадаются…

— Догадаются о чём? — уточнила Милявская, сдвинув очки на лоб.

— О том, что свой убил и ограбил. А чтобы навязчиво на неё не показывать, Юрик придумал про громилу, который курил в тот день на лестнице. У нас есть такой сосед, но он не убивал.

— Дальше, пожалуйста, — попросила Милявская.

Она опять вспомнила об Оксане, но решила не отвлекаться. Умная, практичная девушка всегда найдёт, чем заняться. К тому же она понимает, как сложно бывает вести допрос, и не всегда возможно сделать перерыв для отдыха.

— Андросову были нужны двадцать тысяч долларов. Он собирался съезжаться с сыном от Тамары, Игорем, который живёт в Москве. Тот ведь тоже запойный пьяница, всё спустил. Остался в «однушке» почти без мебели. Вот папочка и решил доплатить, поселиться вместе с отпрыском. Мне обещал… что вместе поедем в Москву; ему только нужно там устроиться. А Томы к тому времени уже не станет. Я жила мечтой о будущем счастье в столице. Своих таких денег у него не было. Андросов всегда был прижимистым, копил, но реформы всё съели. Правда, дачу в Борисовой Гриве он загнал за пять тысяч баксов, добавил этим пятнадцать. Андросов говорил, что сделка на мази; есть прекрасный вариант. Он должен был спасать сына, чтобы тот окончательно не скатился. Старшего-то, Сергея, Юрик уже потерял.