Книга Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси - Василий Седугин

— Это надолго? — спросила она тихим голосом.

— За неделю обернусь.

— Я буду скучать по тебе, — нежно прижавшись к нему, сказала она на прощание.

Получилось так, что он обернулся за пять дней. Смыв в бане дорожную пыль, он пошёл во дворец Дуки, где в очередной раз собиралась столичная знать. В обширной зале вовсю гремела музыка, слышались пьяные разговоры, в стороне от столов танцевали. Всеволод оглядел присутствующих и почти тут же заметил Евстахию. Она сидела за одним из столиков и разговаривала с Аркадием. Тем самым повесой, которого он на дух не терпел. Она внимательно, чуть улыбаясь, глядела ему в глаза, как недавно смотрела в глаза Всеволода. У Аркадия была пьяная ухмылка и мутный плотский взгляд. Они были заняты друг другом и не замечали никого. Ему хотелось подойти и забрать её от этого пьяного хама. Но он не двигался.

Через какое то время Евстахия вдруг вздрогнула и стала обеспокоенно оглядываться. И тут увидела Всеволода. Поднялась, подошла к нему:

— Я думала, ты в поездке...

— Я вернулся.

— Не ревнуй. Аркадий никогда не был моим парнем. Я равнодушна к нему.

Всеволод дёрнулся головой, промолчал.

— Пойдём танцевать.

— Не хочу.

— Ты не веришь мне?

Хотелось бросить ей в лицо: «Артистка, обманщица!..» и ещё чего-то пообидней, но он сдержался, резко отрезал:

— Нет!

И ушёл из дворца.

Весь вечер не проходило раздражение. Презирал себя за то, что поверил искусной игре обыкновенной вертихвостки. Разгорячённое воображение рисовало её в объятиях этого типа с плотским взглядом и липкими от пота ладонями. Было обидно за себя и жалко её, беспомощную и брошенную в огромном зале с равнодушными чёрствыми людьми, и он ругал себя за опрометчивое поведение и не представлял себе, как можно вернуть её расположение. И зачем только сказал это самое: «Нет»... Впрочем, к чему она ему? Почему он так сокрушается? Он любит Виринею, она — девушка на всю жизнь. А Евстахия — это так, от скуки, от тоски по Виринее, не больше. И вообще он больше не пойдёт на вечера и приёмы, на которых может появиться дочка императора.

Но через три дня его пригласили во дворец Палеологов, там чествовали хозяина, которому исполнилось пятьдесят лет. Не поздравишь, значит, нанесёшь смертельное оскорбление. Пришлось явиться с подобающим подарком.

Он исполнил свою миссию и хотел уже уйти, как увидел Евстахию. Она не спускала с него взгляда исстрадавшейся героини, это одновременно и злило, и притягивало к ней. Но он уже знал, что сегодня будет с ней. Но не так, как она хочет. Она должна поплатиться за того типа с плотским взглядом. Она должна страдать, как страдал он. Для этого есть девушка, которая здесь же, недалеко. Это — Мария.

Всеволод подошёл к ней, стал говорить что-то смешное, забавное. Мария слушала его, смеялась, удивлялась:

— Даниил, что с тобой? Что на тебя наехало?

А он не мог остановиться. Слова неслись сами, перегоняя друг друга, и все такие шутливые, остроумные, и Мария смеялась и забавлялась. Она это хотела слышать от него раньше, она вызывала его на разговор и порой была надоедлива, а теперь он сам подошёл и уделяет внимание только ей одной. Она рада, она торжествует. Потом они танцуют один танец, другой, третий...

Продолжая рассыпаться в любезностях, Всеволод искоса наблюдал за Евстахией. Он видел, как потемнело её лицо, как она пытается и не может забыться в разговорах с кавалерами, нервничает и не находит себе места.

Что ж, с неё этого достаточно. Надо менять игру. Извинившись перед Марией, он оставил се и направился к Евстахии. Она встретила его с опущенным взглядом.

— Уйдём?

Ничего не ответив, пошла к выходу. Он следом, чувствуя на спине взгляд Марии...

Уже поздно. Перед зданиями богатых людей неярко горят масляные фонари на столбах. Ветер гонит опавшие листья и разный мелкий мусор. Они шли молча, не глядя друг на друга. У подъезда императорского дворца он взял её за плечи и повернул к себе. Она кротко и покорно взглянула в глаза и со стоном упала на грудь. Он стал гладить её волосы, целовать изогнутую шею, щёки. Она плачет, она любит его, и ему с ней хорошо, очень хорошо, с человеком, который обожает и понимает его, как никто другой.

Она шепчет:

— Я не думала, что мы снова будем вместе...

— Я тоже.

— Я тотчас прогнала Аркадия.

— Ни слова о нём.

— Сегодня ты был жесток. Но я чувствовала, что ты оставишь Марию.

— Почему?

— Она не в твоём вкусе.

— Ты знаешь мой вкус?

— Я многое знаю о тебе. Даже то, о чём ты не подозреваешь.

Он запустил пальцы в её густые волосы:

— Ты настоящая русалка. Вышла на берег, чтобы соблазнить меня и увести в своё царство.

— А ты пойдёшь со мной?

— С самого крутого берега кинусь...

Наутро они встретились возле императорского дворца.

— Куда пойдём? — спросил он её.

— Хочу прогуляться по улицам.

Они вышли из Большого дворца, миновали Ипподром и вышли к собору Святой Софии. Сколько раз приходилось бывать им возле него и всё равно не могли налюбоваться. Это было грандиозное сооружение. Его многочисленные купола поднимались полукружием над гладкими мраморными стенами и как бы сливались, мягко уносились ввысь. А над ними царил главный купол, столь огромный, что захватывало дух. Однако он был сооружён так искусно, что не подавлял величиной и мощью, а переполнял сердце человека восхищением, потому что это искусство было величественно.

— Император Юстиниан воздвиг этот храм на месте разрушенного во время восстания Ники, — проговорила Евстахия, благоговейно рассматривая великое сооружение. — Своей красотой он превосходит все церкви христианского мира.

— У нас на Руси тоже есть собор Святой Софии, — сказал Всеволод. — Он находится в Киеве. Когда мне было восемь лет, я стоял возле него. Мы как раз уезжали в Византию. Помню, что он тоже очень большой, но, кажется, всё же меньше, чем константинопольский.

— А ты намерен вернуться на родину?

— Для меня теперь родина — Византия. Я, конечно, знаю русский язык. Помню многое из русской жизни, но вырос в Византии, с ней связана вся моя взрослая жизнь, поэтому мы с мамой решили остаться здесь навсегда. Да и куда возвращаться? Владения отняты моим братом Андреем, там за каждое княжество идёт кровавая война, а чтобы вести её, нужно войско. У меня его нет. Приеду я на Русь и стану скитаться по различным княжествам, служа то одному, то другому князю за жалкие подачки. Таких князей на Руси называют изгоями. Зачем мне такая судьба?

От собора они пошли по Месе — центральной улице столицы, застроенной в основном двухэтажными домами богачей. Им встречалось много магазинов, на площадях были раскинуты рынки. Они завернули на один из них и двинулись по длинным торговым рядам. Чего здесь только не было! В продуктовом ряду лежало много зелени, серебром и золотом отливала свежая рыба, кровавыми тонами — говядина. Тут же на кострах варили и жарили еду, которую бойко раскупали посетители. В другом ряду были раскинуты на земле и развешаны на подставках многоцветные ковры — и византийские, и привезённые из Персии, Армении и арабских стран с изображениями самых различных животных, окаймлённых орнаментом из затейливо переплетающихся растений. Портные предлагали туники, хламиды и другую одежду, как для богатых, так и для простонародья. Богатым предназначались шелка с искусно вытканными рисунками, вышитыми серебром и золотом каймами, людям победнее предлагались товары из холста. Рядом пролегал обувной ряд с многочисленными фасонами башмаков, кожаных сапог простого пошива и разукрашенных орнаментом и драгоценными камешками, как с тупыми, так и с заострёнными носками. Эмалированные медальоны, аграфы и кресты продавали финифтяных дел мастера, мебель предлагали мастера по дереву, гончары расставили в необычайном разнообразии свою посуду. Всеволод нечаянно наткнулся на женщину, торговавшую глиняными игрушками. У него сердце защемило, когда увидел их. Стал рассматривать. Нет, Виринея делала другие, более затейливые и привлекательные, а эти были похожи друг на друга и не поражали воображения. Но всё-таки он купил две штуки — коня и воина; пусть стоят в его комнате, напоминая о светлых мгновениях недавних дней... Они прошли через оружейный ряд, где были разложены изделия не только византийских мастеров, но и из Багдада, Дамаска, Каира и многих стран Европы. Рынок шумел, кричал, зазывал, смеялся, плакал; ржали кони, ревели ослы, с высоты высокомерно поглядывали верблюды, жуя свою жвачку. Двигались, толкались мужчины и женщины в самых различных одеждах... Это будоражило, возбуждало, распаляло, опьяняло, хотелось что-то купить, с кем-то поторговаться, поговорить, поделиться мыслями...