Книга Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

Лили. Ханнес думал, что она в своей комнате. Нет, не тут-то было. Ее узкий силуэт в пуховике поднялся на фоне ночного неба. А она приехала к ним еще без теплых вещей.

– Заходи обратно, Лили. На улице холодно.

Ханнес тут же стал проклинать себя за эту фразу. Конечно, было холодно, это она и сама знала. Ему нужно прекратить разговаривать с дочкой как с маленьким ребенком.

Лили обернулась и взглянула на него. И этот взгляд был холоднее воздуха. Потом она снова посмотрела на небо.

«Застегни куртку!»

«И без шарфа, да ты с ума сошла?»

«Мы же просили тебя не курить».

Этих фраз Ханнес не произнес. Иначе он превратился бы в говорящего робота-родителя. Вместо этого он проследил за ее взглядом. Вверху на небе раскинулось море звезд с блеклой лентой Млечного Пути. Лили отправилась в конец сада не для того, чтобы выкурить сигарету. Здесь, на горе, в темноте открывался прекрасный вид на звездный купол, не засвеченный огнями большого города и автобана. Извечное небо.

Ханнес вытащил телефон из кармана. Всего пара нажатий на экран – и на нем появились звезды. Он поднял телефон вверх, и программа отобразила созвездия.

– Это Малая Медведица. Я ее никогда без помощи не нахожу. А на той стороне – Орион.

Лили обернулась:

– Что у тебя там?

– Это приложение к телефону, которое указывает названия звезд и созвездий на небе. Направляешь телефон вверх – клац! – и ты уже знаешь, что над тобой созвездие Плеяды.

– Ух ты! – Лили швырнула окурок в сугроб и подошла ближе. – Можно я попробую?

– Конечно. Смотри, это – Большая Медведица, но ее я и так узнаю. Там, вверху, должна быть Полярная звезда, да?

– Верно! – Лили выхватила телефон у него из рук, ее лицо осветило мерцание звезд или дисплей. – А вон там Козерог! А вот… Секстант. Единорог. Я о таком и не слышала… Дерьмовый день был?

Спросила она просто, мимоходом, так что Ханнес едва услышал ее слова.

– И как ты до этого додумалась?

– Ну, у тебя в руке окурок, хотя ты строишь из себя мистера Только-не-при-детях.

Ханнес не мог не рассмеяться:

– Тонко подмечено. Но ничего серьезного. На меня написали жалобу в порядке надзора.

Чем чаще Ханнес повторял это немыслимое, типично немецкое нагромождение слов, тем смехотворнее оно ему казалось, словно номер в кабаре.

– А что это значит?

– Что кто-то на меня жалуется.

– Что ты натворил?

– Почему ты уверена, что я что-то натворил?

– Что-то плохое?

Он наклонился к уху дочери и, понизив голос, произнес:

– Это секретная информация.

Квок.

Они обернулись. Курица сидела на изгороди. Она не должна там сидеть. Она со своими недоразвитыми крыльями вообще не могла туда залететь. Курица склонила голову набок и уставилась на них злобными маленькими глазками.

Ко-кок.

– О нет! Как же ты туда попала? Как ты выбралась из сарая?

Ханнес потянулся за курицей, но схватил пустоту. Проворные тени мелькали на дороге в курятник, там было всего пять или шесть птиц, наверное. Ханнес не мог их точно подсчитать в темноте. Он махал руками, кричал: «Кыш, кыш!», – но куры его авторитетом пренебрегали и бегали по его ногам.

– Лили, помоги-ка мне!

Она не сдвинулась с места, лишь поднимала поочередно ноги, под которыми бегали куры.

– Я этого не умею. И-и-и-их, убери этих мерзких существ!

– Черт! – Ханнес схватил одну курицу, но маслянистые перья выскользнули у него из рук, и птица припустила к дому. Неверное направление.

– Ты вполне могла бы помочь, раз уж тут оказалась.

Лучше б он этого не говорил.

Нет, он хотел это сказать.

Лили стояла в темноте, Ханнес не мог видеть ее лица.

– Я не твоя подсобная работница. Если я здесь только для того, чтобы ковыряться в куриных какашках, то пошел ты…

Полы ее куртки развевались, пока Лили, тяжело ступая, брела к дому, не оборачиваясь.

Ханнесу удалось поймать одну курицу, она трепыхалась у него в руках.

– Лили!

Курица повернула голову, посмотрела на него и нагадила ему на ботинки.

Кок.

Который час? Зеленые цифры будильника показывали 1:30. Дня или ночи? Жалюзи были опущены, в окне темно.

Скрип.

Оливер испугался. Он не спал. Или ему снилось, что он не спал? Только бы не снова… Его глаза были открыты или нет? Если он сможет пошевелить ногами, значит, он действительно не спит, значит, это не сон. Пальцы двигались под одеялом. Получилось.

Опять раздался скрип.

Кррррк. Кррррк.

Пять шагов туда, пять шагов сюда.

Он знал этот звук. Еще с детства.

Очертания предметов в комнате стали четче. Его комната. Постеры на стенах, черная громада платяного шкафа. Оливер поморгал, вглядываясь в темноту, глаза искали, за что бы зацепиться. На письменном столе тлел огонек его «Мака» в спящем режиме, рядом лежали его игровая приставка, его планшет, который он никогда не выключал: он вибрировал и вспыхивал экраном, стоило коснуться его пальцем. Ворота во внешний мир.

Он дома.

Поездка в автомобиле – сущий ад: каждый поворот, каждая кочка – боль. Зачем только они взяли его с собой? Обычное дело: никто не спрашивал, чего он хочет.

Оливер поднял голову, слушая ночь. Скрип ненадолго прекратился, потом возобновился. Мальчик пошарил по прикроватному столику. Нету. Его телефона не было на привычном месте. Где же эта чертова штуковина? Там стоял лишь поднос со стаканом воды и таблеткой. Оливер залпом выпил воду и бросил таблетку в ящик столика.

Кто знает, что ему подложил папа? Он не станет это принимать. Лекарства из клиники постепенно переставали действовать, каждое движение отдавалось тысячью уколов в теле. Несколько часов назад он проглотил две таблетки аспирина, которые взял в шкафчике в ванной. С тем же успехом он мог выпить пару драже глюкозы.

Ему нужно было оставаться в больнице. Глупо хотеть обратно в клинику.

Оливер должен был радоваться, что находится дома, в собственной постели, под кучей одеял. Его кровать была похожа на ложе в юрте кочевника, разве что медвежьей шкурой не украшена. А вместо нее – гора шерстяных одеял. Их собиралось все больше и больше, без них Оливер не мог заснуть в ледяном доме. В какой-то книге он прочел о человеке, который зимой поверх одеяла набрасывал шубу. Отрадно представлять, как лежишь под тяжелой шубой, она шуршит, когда переворачиваешься, запах меха и кожи бьет в нос. Как бы там ни было, но у него есть только одеяла.