Книга Шанхайский синдром - Цю Сяолун

Знакомая картина! Общежития в Шанхае можно разделить на два типа. Первый – обыкновенный: в каждой комнате по шесть-семь кроватей или коек. Каждый жилец занимает пространство не больше своей койки. Жильцы – в основном молодые холостяки и незамужние девушки; в ожидании, пока трудовой коллектив предоставит им отдельную комнату и они смогут обзавестись семьей, они согласны были и на такое пристанище. В те дни, когда Чэня еще не сделали старшим инспектором, он подумывал о том, чтобы самому переселиться в такое общежитие; возможно, такой жест привлек бы к себе внимание жилкомитета. Он даже начал наводить справки, но передумал после того, как секретарь парткома Ли обещал помочь с квартирой.

Общежития второго типа, семейные, были как бы улучшенным вариантом общежитий первого типа. Из-за тяжелого положения с жильем люди подолгу стояли в очереди на получение комнаты или квартиры; они доживали до тридцати пяти-сорока лет, и у них по-прежнему не было надежды на то, что когда-нибудь им дадут отдельное жилье. Тем, кто больше не был в состоянии ждать, предлагали компромиссный вариант: комнату в семейном общежитии вместо койко-места. Теоретически такие люди оставались в очереди, но их шансы на получение отдельной квартиры резко сокращались.

Комната Гуань, очевидно относящаяся к жилью второго типа, находилась на втором этаже. Последняя дверь в конце коридора, прямо напротив туалета. С одной стороны, конечно, запах, но, с другой стороны, возможность быстро попасть в туалет считалась здесь преимуществом. Гуань тоже приходилось пользоваться общим туалетом вместе с другими семьями, жившими на этаже. Всего комнат было одиннадцать. Коридор загромождали груды угля, капусты, кастрюли, сковородки. У каждой двери стояла угольная печка.

На одной из дверей красовался кусок картона с написанным на нем иероглифом «Гуань». У двери Чэнь увидел маленькую, покрытую пылью печурку, рядом с которой лежала груда угольных брикетов. Чэнь отпер дверь. Коврик у порога был завален почтой – газеты больше чем за неделю, открытка из Пекина, подписанная неким Чжан Юнхуа, и счет за электричество, на котором, как ни странно, значился дореволюционный адрес: переулок Цинхэ.

Комната оказалась крохотной.

Постель была застелена, пепельница пуста, окно закрыто. Ничто не указывало на то, что перед смертью Гуань принимала здесь гостя. Да и на место, где кого-то убили, тоже не было похоже. Комната выглядела слишком аккуратной, слишком чистенькой. Мебель, вероятно, досталась Гуань от родителей – старая, тяжелая, но еще в хорошем состоянии. Из мебели в комнате были односпальная кровать, сундук-комод с несколькими выдвижными ящиками, большой платяной шкаф, маленькая книжная полка, диван, накрытый выцветшим красным покрывалом, и табурет, видимо служивший туалетным столиком. На шкафу стоял маленький телевизор. На полке – словари, сборник «Избранные произведения Мао Цзэдуна», сборник «Избранные произведения Дэн Сяопина» и несколько пропагандистских брошюр и журналов. Кровать была не только старой, но и очень узкой, покрывало на ней – довольно потрепанное. Чэнь присел на краешек, но не услышал скрипа пружин. Он отогнул простыню. Пружин и не было. Как, впрочем, и матраса. Простыни лежали прямо на твердой древесноволокнистой плите. Из-под кровати высовывались красные домашние тапочки; они еще больше подчеркивали пустоту безмолвной комнаты.

На стене над изголовьем висела обрамленная фотография Гуань, выступающей с докладом на 3-й конференции Всекитайских отличников труда, которая проходила в зале народных заседаний. Сзади виднелась фигура Генерального секретаря ЦК КПК, который аплодировал докладчице вместе с другими руководителями партии. На противоположной стене, над диваном, висел также большой портрет товарища Дэн Сяопина.

В корзине для бумаг Чэнь нашел только скомканные салфетки. На сундуке стоял непочатый флакон витаминов – печать на крышечке была еще не взломана. Несколько тюбиков с губной помадой. Флаконы импортных духов. Крошечное зеркальце в пластмассовой рамке. Чэнь стал выдвигать ящики стола. В верхнем лежали чеки из магазинов, несколько чистых конвертов и журнал о кино. Во втором ящике он увидел несколько фотоальбомов. Содержимое третьего ящика оказалось более пестрым. Шкатулка из кожзаменителя с дешевыми украшениями. Несколько более дорогих лосьонов и духов – скорее всего, пробники, принесенные с работы. Кроме того, Чэнь увидел золотую цепочку с кулоном в виде полумесяца, часы «Ситизен» с циферблатом, украшенным какими-то прозрачными камешками, и цепочку, сделанную из кости какого-то экзотического зверя.

В навесном шкафчике он обнаружил несколько стаканов и кружек и всего две черные мисочки для еды с набором бамбуковых палочек. Все вполне понятно, подумал Чэнь. В такое место гостей не пригласишь. Самое большее, что могла предложить хозяйка гостю, – выпить чашку чаю.

Он открыл дверцу платяного шкафа. На полках плотными стопками лежала одежда: темно-коричневое зимнее пальто, несколько белых блузок, шерстяные свитеры. В углу висели три пары брюк – классического покроя и довольно унылой расцветки. Может, они и не были дешевыми, но казались излишне консервативными для молодой женщины. Внизу стояла обувь: пара черных туфель на высоких каблуках, полуботинки на резиновой подошве и галоши.

Однако, когда Чэнь открыл другую дверцу, его ждал сюрприз. На верхней полке лежали новые, красивые платья из тонкой материи, модного покроя. Старший инспектор Чэнь не слишком разбирался в моде, но сразу понял, что вещи дорогие: на несрезанных магазинных ярлыках он прочитал названия известных фирм и марок. На другой полке лежало нижнее белье, которое в женских журналах называется романтическим или даже эротическим. Очень сексуальные штучки; видимо, кружева были не украшением, а основным элементом.

Две половинки платяного шкафа резко контрастировали друг с другом.

Гуань была не замужем; в период, предшествовавший гибели, она ни с кем не встречалась.

Чэнь вернулся к сундуку-комоду, вытащил из ящика фотоальбомы и разложил на столе, рядом с высокой вазой с букетом увядших цветов, подставкой для ручек, бумажным пакетиком черного перца и бутылкой питьевой воды «Кристалл». Видимо, стол служил хозяйке одновременно письменным, обеденным и кухонным.

Альбомов было четыре. В первом находились в основном черно-белые фотографии, разложенные в хронологическом порядке. На нескольких была изображена круглолицая девочка с конским хвостиком. Девочка лет семи-восьми улыбалась в камеру, готовясь задуть свечи на именинном торте. Девочка стояла на набережной Вайтань между мужчиной и женщиной; мужчина вышел нечетко, зато женщина получилась хорошо. Очевидно, ее родители. Через четыре-пять страниц Чэнь увидел девочку уже с красным пионерским галстуком; вот она подняла руку в салюте, глядя, как по флагштоку перед школой поднимается пятизвездный флаг.

Снимки во втором альбоме представляли больший интерес. На первой странице Чэнь увидел маленькую черно-белую фотографию. Должно быть, дело происходило в начале семидесятых годов. Гуань сидела на камне у пруда, опустив одну босую ногу в воду и подняв другую, и иголкой протыкала волдыри на ступне. На заднем плане виднелись несколько молодых людей, державших знамя со словами: «Смелее вперед!» Они горделиво вышагивали по направлению к храму Яньань. То был период «большого скачка», когда «красные охранники» – хунвейбины – обошли всю страну, пропагандируя идеи председателя Мао о «продолжении революции при диктатуре пролетариата». Яньань, уезд, в котором жил Мао до 1949 года, стал священным местом, куда совершали своего рода паломничества. Должно быть, тогда Гуань была еще совсем юной, только что вступила в ряды хунвейбинов. На рукаве у нее виднелась красная повязка. Выражение лица самое решительное: несмотря на стертые ноги, она не собиралась отставать от товарищей.