Книга Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами - Виктор Пелевин

Хоть в моем уме мелькнули именно эти слова, они означали нечто иное, чем их прямой живодерный смысл. Никакой угрозы в них не было. Больше того, в том, что говорил Жук, определенно присутствовал юмор. Он просто не мог подобрать терминов точнее. Он пытался выразить нечто странное.

«С какой целью?»

«Я натяну ее на погремушку».

И это тоже было очень натянутым переводом. Настолько приблизительным, что я опять не испугался. Я точно знал – ничего страшного в этих словах нет.

«А для чего?»

«Этот обычай уходит в древность», – ответил Жук.

«Но зачем, с какой целью?»

«Ты вряд ли правильно поймешь».

«Я хочу знать, – сказал я, – иначе всегда теперь буду про это думать».

«Хорошо, – согласился Жук. – Я объясню так близко, как можно. В нашем мире есть князь, сильнейший и грозный. И раз в год (совсем не ваш год, и вообще мало связано с вашей концепцией времени) этот князь совершает праздничный выезд. Чтобы привествовать его, мы берем пестрые шкурки и делаем из них погремушки, звук которых зависит от их узора. Особенно же среди шкурок ценятся такие, где узоры жизни симметричны, и одни фигуры судьбы повторяют себя в других. Их звук самый нежный и сладкий. И когда князь едет между нашими <…> (этого слова я совсем не понял), погремушки стучат от ветра нашей преданности и рождают в его душе великое счастье…»

Я молчал.

«Только не думай, – добавил Жук, как мне показалось, назидательно, – что я действительно говорю о ветре, погремушках и шкурках. В твоем уме ведь мелькнул образ, опирающийся на мои слова? Как бы сложный узор из слабого света? Вот это и был единственный возможый ответ. Больше не размышляй о том, что я сообщил – просто знай».

Вопросы, однако, возникали в моем уме сами.

«Он огромен, этот князь? Он властелин Космоса? Император Галактики?»

Жук дал понять, что я его насмешил.

«Сравнивать наши размеры бессмысленно, потому что у нас разная природа. Но у нас принято делать большие погремушки, занимающие много глупого пространства. Это подчеркивает величие нашего князя в день его выезда».

«Мне отчего-то кажется, – сказал я, – что ты очень мал…»

«Я мельчайший, – захохотал Жук, – мельчайший… Размеров у меня нет вообще…»

И мне вдруг вспомнился Чарли Мэнсон[21], придурковатыми ужимками отвечающий на вопрос, кто он такой… Жук не гримасничал, конечно. Но все равно в ответе было какое-то сходство.

«Когда же мельчайший сдерет с меня шкурку?» – захотел я узнать.

«На самом деле шкурка уже содрана, – успокоил Жук, – содрана с самого начала – иначе я не мог бы ее расписывать. Аналогия неполна и неточна. Это не шкурки сдирают с вас, а вы появляетесь из шкурок. Ты не заметишь ничего и счастливо проживешь свою жизнь. Если не навредишь себе сам…»

На миг я увидел пергамент над его клювом – и заметил новый узор, появившийся в том месте, где прежде был уродливый шанкр «ламберсексуализма».

«Скоро ты получишь мои дары, – заключил Жук. – Они сделают твою шкурку еще красивее и симметричней. А теперь нам пора расстаться. Извини за эти досадные упущения – но ведь и у Эдгара Аллана По негр по имени Юпитер тоже в первый раз пропустил золотого жука не через ту глазницу черепа. Потом ошибку обнаружили и исправили. Вот и у нас все будет хорошо. Успокойся и прощай, моя большая погремушка…»

И тут я понял, что звук «Ом-м-м», раскатывающийся надо мной снова и снова, был не ударами создающего вселенную колокола, а будильником моего айпэда. И это понимание сразу же выволокло меня прочь из микроскопического ландшафта, потащило к поверхности бытия, качнуло последний раз на волне сна – и выплеснуло мою голову на подушку.

* * *

Я вылез из кровати, принял душ и поел, нехарактерно для себя начав день со стакана «Реми Мартена». Я чувствовал себя вполне нормально, если не считать легкой усталости.

Действие препарата уже почти прекратилось – только на границах всех предметов еще оставались еле видные радужные кромки, куда приятно затекала коньячная теплота. Когда они окончательно пропали, я подошел к зеркалу и внимательно себя оглядел.

Мое лицо выглядело странно. То есть оно не изменилось совсем, но трехдневная щетина (пора было укорачивать ее триммером до двухдневной) показалась мне смешной. Мое лицо с ней выглядело… голым. Рот жалко и позорно кривился над слабым подбородком. Было такое чувство, что с моего лица сорвали трусы.

Я понял, чего мне не хватало все эти годы.

Бороды – пушистой, мягкой, тщательно промытой швейцарским шампунем и чуть спрыснутой одеколоном «Le Roy Soleil». Да… Бороды…

Это внезапно появившееся желание было таким сильным, что мысль о долгом сроке, потребном для роста полноценной бороды, причинила мне почти физическую боль. Но я дождусь, сказал я себе, глядя на свой подбородок и шею, дождусь обязательно. Нижняя часть лица непременно должна быть скрыта под холеной шерстью. В этом мужское целомудрие и стыдливость. Шерсть на лице… Как это благородно. Антенна Бога, говорят в церковных кругах.

Странно, но я совсем не думал про Жука – словно этот ломоть моего опыта был уже отрезан и остался в прошлом. Я пока что не задавался вопросом, было ли это существо реальным – или просто одной из множества пронесшихся передо мной галлюцинаций.

Я был знаком с азами психоанализа – и знал, что многие «сверхъестественные» переживания подобного рода описаны и деконструированы еще дедушкой Зигги (он бы, кстати, первым делом обратил внимание на то, что своей формой Жук напоминал яички с торчащим над ними членом). Но точно так же я был в курсе, что виднейшие продолжатели дела Фрейда и Юнга ездят сегодня в Южную Америку и жбанами пьют охуяску с индейцами у ночного костра, пытаясь хоть немного понять, как обстоят дела на самом деле. Поэтому любое объяснение моего опыта, которое я мог придумать или найти в этом мире, было бы просто «объяснением» – не больше и не меньше.

Меня больше интересовало другое – жива ли после ночной встречи моя дендрофилия. Я сел за компьютер, подключил к нему внешний диск со своим закодированным порноархивом, ввел пароль – и вывел на экран свои смолисто-сучковатые тайны.

Такого со мной не было уже давно.

Свежеоструганые доски, оранжевые спилы только что умерших бревен, капли смолы под сильным увеличением – все то, что раньше приводило меня в исступление, вдруг оказалось просто нудной подборкой фотодокументов о буднях лесообрабатывающей промышленности. Я не испытал и самой пустячной эрекции. И подумал, что шестнадцатизначный пароль был, пожалуй, излишеством.

У меня мелькнуло подозрение, что мое либидо вообще иссякло навсегда – и следующие несколько минут я провел на порносайтах.