Книга Двор чудес - Кира Сапгир

…Что еще? Известно, что в полуподавле на Трубной в конце 70-х Аида организовывала подпольные выставки опальных художников и что посетители проникали на выставку ночами, влезая в окна, минуя топтунов. Известно, что ее безмятежность еще более нежели бесцеремонность вызывала раздражение гебистов и домоуправов. Впрочем, она всегда раздражала власти. Вообще, всегда раздражала всех. И более всего тем, что для нее любая схватка – будь то с властями, стихией, мужьями – была прежде всего захватывающей опасной игрой:

Мне вся жизнь – война.

Мне тишины – оскомины не надо!..

* * *

О богемной барыне – Аиде – известно почти все. О поэте – Любови – не известно почти ничего. Любовь Молоденкова пишет стихи всю жизнь, а стала публиковать их совсем недавно.

Совсем недавно три ее книги увидели свет – в них есть стихи, написанные еще в 50-х. Тому причина – крестьянская стыдливость – достоинство-недостаток вкупе с самолюбием поистине «львиным». А главная причина – то, что стихи должны слушать не люди, а небеса, травы, Бог:

В темной хате на склоне дня

Мысль шальная меня посещает:

Мой Господь так меня отличает,

Что в свидетели выбрал меня…

По ее книгам можно гадать на суженого, загибая уголки на страницах. Порой ее строки пронизаны яростной пантеистской чувственностью:

…Палевых роз бледных

утраченный аромат,

свежий, сырой, целебный

утренний разврат…

И в этих, внешне бесстыдных, неиссякаемо женских видениях редкостная целомудренность. Ибо страсть – необходимость для продолжения рода.

Она – последний акмеист. Осколок Серебряного века. Все ее стихи – исповедальная лирика. В поэтике преобладают не музыкальные (как у символистов), а пластические построения, пламенная влюбленность в реальность расцвечивает самые серые будни:

Пойду уборщицей в метро,

Там стены белые лукавят,

Там на ступени трости ставят,

На переходах пьют ситро —

Пойду уборщицей в метро.

Для пассажиров запоздалых

Я повяжу платочек алый,

Взгляд опущу притворно строг —

Пойду уборщицей в метро…

Трехмерный первозданный мир еe стихов полон земной красы, телесных радостей. Она не боится ничего, спокойно принимает все – смерть, бессмертие, Христа:

Три бабы на красном крылечке

поют и далече-далече

живая молитва слышна.

Поют голоса в поднебесье:

«Воскресе, Христосе, воскресе…»

С той ночи мне смерть не страшна.

Безмятежность и бесцеремонность противостоят (не отрицая) всяческой (политической, бытовой и прочей) суете.

Эта поэзия – не остраненное созерцание мира, но школа, где учатся видеть красоту во всем.

Напоследок расскажу историю. Она про Аиду, кошку и шахматы. Но прежде, чем начать ее рассказывать, хочу признаться: я обожаю шахматы столь же пламенной любовью, сколь и платонической. Многие пытались научить меня играть в эту игру, но получались у меня всего два первых хода. Зато они, эти два хода, получались такие гениальные, что учителя, затаив дыхание, широко открывали глаза и говорили: «Надо же…» А потом – все! Я оставалась безнадежно парализованной перед доской, на которой только что началась – ЖИЗНЬ! И какая жизнь! Вот бьется в агонии, как у Пикассо в «Гернике», вороной конь, а король, дрожа, завернулся в мантию, от ужаса закрыв лицо руками… И тура обвалилась, а ведь крепка была твердыня! А все отчего? Какая-то пешка, какая-то серость – и вдруг начала крушить это великолепное войско, грозить всему черно-белому четкому миру. И я вижу, как из-за плебейской этой пешки этот мир необратимо меняется – как меняется все время и наш мир – и по нему бродят тени, он так же полон символов и контекстов, подобно китайским иероглифам, живущим по тем же законам, так же меняя свой универсум в зависимости от соседства – то поле, то дырка, рыба, небо, тряпка или колесо…

И то же самое – когда гадаешь на картах: и там плавают смыслы, черные, красные, и вот уже тень падает на короля червей – твоего короля… а вредный валет бубен уже несет неблагую весть, которую вскоре раструбит чернь шестерок… Не думайте, что это уход в сторону – это просто ход конем, имеющий к рассказу непосредственное отношение, и это далее станет ясно.

Итак, спускаясь однажды по винтовой лестнице своего парижского жилья, я на площадке этажом ниже обнаружила кота. Он был из чугуна, ажурного литья, с насмешливой мордой. Внутри был патрон, наверно, для свечи… Откуда этот кот у нас на лестнице взялся? Гулял сам по себе, вот и пришел, решила я и положила кота в свою сумку.

Кот оказался довольно тяжелым, поэтому мне стало лень заносить его к себе, заселять у себя в квартире. И я решила отнести кота к соседке Аиде. Аида жила в доме на противоположной улице.

– Где ты взяла ЕГО? Это же ОН! Я ищу его давным-давно, обошла весь город! – вскричала Аида. И вот что она мне сообщила: она давно ищет кота, с которым собирается прийти на Монпарнасское кладбище, на могилу великого шахматиста Алехина, почитаемого ею. Алехин был страшно одинок, у него никого не было на свете, кроме кота. И кот сидел всегда возле него, прямо на столе, во время всех чемпионатов.

Мы отправились втроем на Монпарнасское кладбище: я, она и кот из чугуна. Пришли на могилу, накрытую мраморной плитой в виде доски для шахмат – и расстроились. Плита оказалась разбитой за год до того, когда над Францией пронесся ураган. Мы посадили кота на разбитый шахматный мрамор. Выпили по наперстку земляничного пиренейского ликера и ушли. Было это 1 ноября, в День всех святых. Год спустя мы пришли навестить Алехина и кота. Доску к тому времени поправили – постаралась Мировая шахматная ассоциация. Но кота не оказалось.

– Не расстраивайся, что он ушел. Раз ушел, значит, придет, – решила я, и так оно и случилось. На Атлантике, на острове Ре, где пляшут феи в лугах, заросших цикутой, а ветры разгоняют тучи, я встретила чугунную кошку. Она сидела в антикварной лавке на набережной и смотрела с очень загадочным видом. Нечего и говорить, что я купила ее и отвезла в Париж, где мой кот даже подошел к ней поприветствовать и был разочарован отсутствием реакции с ее стороны.

Близился новый День всех святых. Я пригласила Аиду к себе. К тому времени мы обе переехали и опять оказались в соседстве.

– Но откуда она у тебя! – вскричала она.

– Я же говорила: как ушла, так и придет.

И мы, две сумасшедшие, опять оказались на кладбище, где похоронены всякие замечательные люди – например, есть могила великого морепроходца, который погиб не во время кораблекрушения, а во время банальной аварии одного из первых поездов, который шел в Нант.

На сей раз мы оказались во всеоружии. Мы поставили кошку на шахматное надгробие, закамуфлировали ее какими-то кустиками, затем достали стеклянную банку, где был цемент, и бутылку с водой… В общем, мы закрепили цементом намертво кошку на могиле Алехина и вновь выпили ликера, и потом пошли на Монпарнас в кино. И это был очень мягкий и нежный день – День всех святых, когда мертвые, по слухам, бродят по кладбищенским аллеям, смешиваясь с посетителями… И мне было жаль чугунную кошку с вольной Атлантики, которая больше не сможет сбежать. С тех пор я туда больше не хожу – по двум причинам: страшно, что кошка опять ушла – и что она там осталась.