Книга По ее следам - Т. Р. Ричмонд

– Пятьсот фунтов, – сказал он.

Я столько раз делился с тобой своими бедами и секретами, Ларри, что уже давно сбился со счета. Но мне больше некому довериться. Мы с тобой исписывали страницы, рассуждая о Декарте и Фоме Аквинском, но все философы разом бледнеют в сравнении с теми бесконечными трактатами, которые я посвящал Алисе в 2004-м, а еще раньше, в начале 1980-х, своей супружеской измене. Помнишь, я умолял тебя приехать? Звал на помощь, как большого мохнатого сенбернара, с фляжкой бренди и мудрым советом. Мы бы отправились в паб «Корона», забрались бы за самый дальний столик и изливали бы друг другу души за пинтой отвратительной пенной бурды, которую там величают пивом, а все завсегдатаи гадали бы, кто мы – просто двое случайных знакомых или закадычные друзья.

– Пятьсот фунтов, – повторил мальчишка с татуировками. – Или мистер и миссис Сэлмон получат копию записки.

Он снова помахал листком, губы дрогнули в едва заметной улыбке. Я выхватил взглядом отдельное слово и с тоской вспомнил то время, когда еще только учился писать: передо мной открывались безграничные горизонты, и я впервые осознал, что наше восприятие мира – а следовательно, и сам мир – зависело от слов, которыми мы его выражали.

Я четко помню, как пробрался в корпус Бейтс: холодный лестничный пролет, гулкие коридоры, потертые ковры. Спертый запах съестного, чили с мясом; мой внутренний Марсель Пруст был в восторге. «Ты ведь не какой-нибудь безвестный, неприметный академик», – думал я, разыскивая ее комнату. На двери висела табличка с именем, как в детской спальне. Что бы я сделал, если бы она открыла дверь? Поздоровался? Спросил, как идут дела на новом месте? Протиснулся внутрь? Я брел по коридору, в голове крутилась только одна мысль: «Не открывай, не открывай, не открывай, не открывай». Она была удивительно хороша собой, и мне казалось, об этом должен был знать каждый. Разумеется, очарование Алисы стократно усиливалось тем, что она совершенно не подозревала о собственной привлекательности. Алиса была точной копией своей матери.

Боги мои, я преклоняюсь перед женской красотой. Боготворю изящный изгиб шеи, розовеющие губы, нежный запах волос. «Будь моя воля, перетрахал бы всех и каждую», – писал я тебе. Ты ведь знаешь, меня влекло не только к женщинам – я часто рассказывал о случайных связях с однокурсниками в Уорике. Всякий раз, когда я вспоминаю эти быстрые, неловкие встречи, меня душит стыд, и я не могу понять причину. Сотни животных демонстрируют гомосексуальное поведение, но только один вид – мы – страдает гомофобией. Наверное, любой из тех мужчин мог подтолкнуть меня в другом, неизведанном направлении. И все же я предпочел спрятать эту склонность подальше: влечение приводило меня в темные уголки парков и в незнакомые комнаты, увешанные фотографиями из частных школ (как правило, на порядок престижнее той, где учился я сам). Теперь все неважно. Выбор сделан.

Я старался, чтобы мои слова не напугали Алису. Удивительно: всего девять предложений, в них уместилось так много и так мало. «Кажется, я схожу с ума», – написал я и глубоко задумался. Мне всегда было интересно, каково это; полагаю, тут не бывает никаких театральных эффектов, просто цепочка крошечных, неразличимых шагов к пропасти. Мне было плевать. Меня заметят, меня услышат, обо мне узнают. Обо мне, Старом Крекере. Даже если бы Алиса не стала молчать о письме, никто бы ничего не заподозрил. Да и кроме того, моя карьера давно оказалась в тупике: должность заведующего кафедрой отдали какому-то щенку из Имперского колледжа. «Мы высоко ценим ваши академические достижения, – сообщили мне снисходительным тоном. – Но для подобной роли требуются несколько иные навыки».

Флисс сразу почувствовала неладное. «На тебе лица нет», – сказала она в тот вечер, когда я сочинил свое послание. По телевизору шел какой-то документальный фильм Аттенборо, и мы ненадолго погрузились в происходящее на экране; затем поднялись в спальню, где Флисс уткнулась в книгу по флоре и фауне Саут-Даунс, а я принялся рассеянно листать тяжелый том, посвященный ирокезским языкам. Спустя пару минут она захрапела. Я потихоньку спустился в кабинет и отыскал авторучку.

Флисс считала, что моя интрижка – извини, что перепрыгиваю с одного на другое, старик, так уж устроена человеческая память – только укрепила наш брак, хотя мы многое потеряли. Загвоздка в том, Ларри, что людям свойственно заботиться в первую очередь о себе. Каждый из нас должен пребывать в уверенности: вселенная вращается вокруг него одного. Циничный взгляд на мир? Может, такой болезнью страдают бездетные люди, ты в том числе? Говорят, с рождением ребенка человек учится ставить кого-то другого превыше себя. Но я и без того многим пожертвовал в своей жизни. Испил чашу сполна: у меня на глазах медленно умирала мать (с отцом я прекратил общаться задолго до того, как старый выродок сыграл в ящик), – но как бы я ответил на вопрос «Ее жизнь или твоя?» Как бы ответил любой другой на моем месте?

Я выпил совсем чуть-чуть, чтоб согреться. Односолодовый «Балвени» – мы с Флисс храним его для особого случая, который никогда не наступает. Всю жизнь только этим и занимаюсь, Ларри. Жду чего-то.

Может быть, тот день, когда я пробрался в корпус Бейтс, и был особым случаем? Я чувствовал себя живым, настоящим – человеком, мужчиной. Такого не бывало уже много лет. Иногда наука пасует перед человеческой природой. Моя антропология и твоя генетика оказываются бессильны. Мы попираем законы логики. Именно тогда в нас просыпается все самое лучшее, самое прекрасное. И разрушительное.

– Как вы думаете, я хороший человек? – спросил я двух мальчишек в своем офисе: один сидел напротив, весь покрытый татуировками, другой встревоженно смотрел со старой фотографии.

– Тот, кто написал это письмо, редкая сволочь, – ответил один из них. – Где мои пятьсот фунтов?

Десять минут спустя мы подошли к банкомату.

Искренне твой,

Джереми

* * *

Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 5 августа 2007 г., 21 год

Я еще не разделалась с чизкейком, а папа уже подскочил и принялся стучать по бокалу.

– Минуточку внимания! Я не буду говорить длинных тостов. Кажется, еще только вчера мы с Лиззи мчались в роддом – и когда я говорю «мчались», я не кривлю душой. Наша дочка чуть не родилась прямо посреди автотрассы.

На мой двадцать первый день рождения мама с папой забронировали зал в шикарном ресторане – из тех, в которых запись на свободные места ведется на пару месяцев вперед, – поэтому праздновали мы немного с запозданием. Восемнадцать гостей: родственники, крестные родители, друзья семьи – те, кого я называла «дядями» и «тетями», хотя нас не связывали кровные узы. Я заказала запеченную лосось (ох уж эта склонность к каннибализму…) – вкусняшка! Морские гребешки и лобстер с имбирем тоже выглядели соблазнительно, но я побоялась связываться с моллюсками. У нас был двойной повод для праздника: накануне мне предложили работу. Подвиньтесь, Кейт Эйди, перед вами младший репортер газеты «Саутгемптон мессенджер», Алиса Сэлмон, первый рабочий день – 10 сентября.

– Мы очень гордимся Алисой, – сказал папа. – Она умудрилась заработать диплом с отличием, хотя до последнего утверждала, что согласна только на обыкновенный.