Книга Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

Чемберлен остался радикалом и выступал за социальные реформы, критикуя такие привилегированные социальные институты, как крупное землевладение и англиканская церковь. Вместе с тем он был страстным патриотом Британской империи, которую считал источником блага для всего мира. В 1886 г. эти убеждения привели его к разрыву с либералами, предложившими ввести в Ирландии так называемый гомруль[88]. Чемберлен и его сторонники утверждали, что это подорвет единство империи. Постепенно «либеральные юнионисты», как их тогда называли, сблизились с консерваторами[89]. Чемберлен никогда не оправдывался перед бывшими коллегами, он просто шел дальше. По словам Спендера, он занимался любым делом с «убийственной концентрацией» – и политики это тоже касалось: «В его глазах все было черным или белым, с резкими контурами и безо всяких полутонов»[90].

Став министром по делам колоний, он в первые годы должен был отвечать на вызовы и бороться с кризисами по всему миру – будь то конфликты из-за лова трески у берегов Ньюфаундленда или из-за добычи золота в Южной Африке. Чемберлен остро осознавал, насколько изолированной и уязвимой была Великобритания, – более того, общественное мнение, ставшее в международных делах новой и непредсказуемой силой, требовало отстаивать британские интересы по всему земному шару. Изоляция, полагал Чемберлен, больше уже не идет на пользу Британии, и Бальфур тоже стал постепенно склоняться к этой точке зрения. Франция в союзники не годилась – только не с учетом текущих трений в Африке и исторического соперничества двух стран. Что касается России, то в 1898 г. Чемберлен в своей речи выразился о ней так: «Если садишься обедать с дьяволом – бери длинную ложку». Все больший интерес у него вызывала Германия, с которой у Великобритании было относительно мало разногласий. И он был в этом не одинок – другие ключевые политические фигуры: министры, адмиралы, работники министерства иностранных дел и известные писатели – понемногу тоже начинали обдумывать этот вопрос[91].

После вялого одобрения со стороны Солсбери Чемберлен начал обсуждать условия возможного соглашения с германским послом в Лондоне. В 1899 г. он провел в Виндзорском замке дружеские беседы с самим кайзером и его министром иностранных дел, Бернгардом фон Бюловом, – и это убедило Чемберлена в том, что союз – возможно, включающий в себя и США – все же может быть заключен. На следующий день после отбытия германской делегации он выступил в Лестере с публичной речью, описывая «новый тройственный союз между тевтонской расой и двумя атлантическими ветвями расы англосаксонской, что окажет мощное влияние на будущее мира»[92]. Были и другие многообещающие признаки. В 1898 г. Британия заключила с Германией соглашение по поводу португальских колоний – Мозамбика, Анголы и Тимора. Поскольку их прежний владелец был практически банкротом, то эти земли, казалось, снова должны стать доступны для дележа.

Обе договаривающихся стороны (представителей Португалии не пригласили) решили совместно оберегать остатки Португальской империи от чужаков и разделить ее между собой. На следующий год англичанам удалось разрешить и смехотворный конфликт с Германией из-за островов Самоа на юге Тихого океана – главный остров архипелага был передан немцам.

В 1901 г. Чемберлен сообщил сотруднику германского посольства, что является сторонником более тесного сотрудничества с Германией и даже готов рассмотреть присоединение Великобритании к Тройственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии[93]. Бальфур тоже не возражал – ему казалось, что наиболее вероятным противником англичан был бы союз России и Франции. «Вопросами величайшего значения для нас является то, чтобы не допустить падения Италии, расчленения Австро-Венгрии и, как я полагаю, гибельного сокрушения Германии между русским молотом и французской наковальней»[94].

Германия в принципе не возражала против этих идей, но вовсе не спешила подписывать полноценное соглашение или допускать Великобританию в Тройственный союз, особенно в связи с тем, что, как казалось немцам, англичане нуждаются в них больше, чем они сами – в помощи Великобритании. В октябре 1899 г., всего через два года после триумфального бриллиантового юбилея, началась Англо-бурская война, нанесшая значительный урон британскому престижу и уверенности в себе. В первые месяцы войны, после одного унизительного поражения за другим, в Англии всерьез начали опасаться, что Франция воспользуется случаем и совершит вторжение в метрополию… Или что Россия вместе с Францией станут угрожать положению Великобритании в Индийском океане[95]. В 1901 г. умерла королева Виктория – возможно, это было еще одним признаком того, что старому порядку приходит конец.

Послевоенное расследование показало, что британские командующие были некомпетентны, войска посылались в бой без четких приказов, надежных карт и достаточной разведки. Оснащение армии также оказалось полностью непригодным. Например, после неудачи в сражении при Спион-Коп Лео Амери, военный корреспондент The Times, писал: «Не было принято никаких мер к тому, чтобы заранее оценить начертание атакуемых позиций или чтобы снабдить назначенных для атаки офицеров такими сведениями. Сами же эти офицеры недостаточно разведали вершину, на которой они стали окапываться»[96]. Война вызвала масштабные реформы в армии, но требовалось время, чтобы они дали результаты.

Сверх этого в конце XIX в. сохранялась крайне нестабильная ситуация в Китае, что угрожало обширным интересам Великобритании в этом регионе. В 1897 г. Германия, воспользовавшись скандалом из-за убийства двух миссионеров, принудила слабое китайское правительство уступить в виде концессии порт Тяньцзинь[97]и железные дороги на Шаньдунском полуострове. Этот шаг, казалось, положил начало серьезной грызне из-за Китая. Россия в одностороннем порядке завладела на юге Маньчжурии незамерзающим портом, названным в честь британского морского офицера Уильяма Артура. Кабинет министров рассматривал вопрос о посылке на север военных кораблей эскадры китайской станции, но в итоге идея изгнать русских была оставлена из страха перед возможной реакцией Франции как союзника России. Несколько месяцев спустя Россия захватила еще один порт к северо-востоку от Порт-Артура – оба этих порта в итоге были переданы ей китайским правительством в аренду сроком на 25 лет.