Книга Девушка без имени - Татьяна Веденская

И все же хорошо, даже хорошо, что она не вернулась.

Так думал Иван, бездумно расхаживая по квартире, из одного ее конца в другой. Наконец он остановился около стола в мастерской, взял в руки эскизы, сделанные накануне, принялся перебирать их, пытаясь определить, насколько удалось ему передать ту поразившую его необычность встреченной им девушки. Он вспомнил, как смотрела Ирина на стены церкви, сжав кулаки, словно перед нею стоял ее личный враг. О чем она думала?

О чем ты сам думаешь, Иван-дурак, Иван-идиот? Почему ты продолжаешь ждать ее? Закрой дверь, запихни ключ в кармашек льняного пиджака и иди к своему народу, пьянствуй во славу забвения. Но не напивайся, у тебя завтра много дел. Твоя жизнь идет своим чередом, и появление этой чертовой Ирины не может ничего изменить или отменить.

Завтра тебе нужно поехать в галерею, посмотреть на предварительные макеты каталогов к выставкам в Москве и Санкт-Петербурге. Нужно закончить «этюдище», большую работу, над которой бился уже целый месяц и предчувствовал, что конца-края не видать. Скоро и «Завалинку» заберут.

Нужно позвонить Наталье, как это ни тяжело. Сколько уже можно изворачиваться? Нужно научиться нормально общаться, как и положено взрослым, взвешенным, умудренным опытом, а главное, разведенным людям. В конце концов, они никогда не смогут расстаться до конца, у них дети.

Дети – это счастье. Это инструмент шантажа, в умелых Натальиных руках превращающийся в ниточки, за которые можно дергать так, будто Иван Чемезов – кукла, а не живой, свободный мужчина.

Свободный? Ха! Только не для его «Аленушки», не для Натальи. Оказалось, что даже после развода очень многое можно сделать с мужчиной, который безумно любит своих детей. И именно поэтому Чемезов в основном от Натальи прятался. Просил своих студентов отвечать ей по телефону, что его нет, он вышел, умер и уехал куда-нибудь, на Таганку, к примеру. Будет только вечером. Да, передадим, чтобы перезвонил. Да, телефон забыл. Да, идиот чертов.

Чемезов стоял рядом с ними и кивал, и малодушничал, наплевав на то, что именно подумают о нем насмешливые студенты. Взрослый, серьезный мужчина, ха! Наталья подозревала, конечно, что никакой Таганки нет. И бесилась, и изобретала новые и новые способы, как его достать. Приезжала лично, звонила Сереже. Продолжала дружить с матерью Чемезова. Свобода далеко не всегда приходит с разводом. Иногда Чемезов чувствовал себя Хоботовым[2]. «Это мой крест», – говорила Наталья, прикуривая.

– Ну и черт с вами, принцесса хренова! – пробормотал Иван, забрал с собой остатки виски и пошел в спальню-кабинетик, где он включил говорящий ящик, чтобы тот нес свою чушь, да погромче, да поглупее. Затем, переключая каналы, нашел новости и принялся их смотреть назло самому себе и всему свету. Хоть так он ей отомстит.

А она даже не узнает. Ну и пусть.

Он улегся на диванчик, поставил бутылку рядом с собой и принялся уговаривать себя, что вовсе больше не ждет свою пропащую незнакомку. Он просто устал. Хочет уснуть побыстрее – и все. Ему просто неохота переться куда-то, чтобы снова смотреть на одни и те же опротивевшие рыла. Лучше побудет дома для разнообразия. Выспится. Целей будет.

Трезвей уж, во всяком случае, точно.

Таким она и обнаружила его, спящим, свернувшись калачиком, с почти пустой бутылкой виски в руке. Всю дорогу обратно Ирина раздумывала над тем, как ей объяснить свое долгое отсутствие, но объяснять никому ничего не пришлось – товарищ художник спал глубоким сном праведника, которому так и не удалось остаться трезвым. Рядом с ним громко кричал о мировых катастрофах ящик. Америка завозит в Европу ядерные бомбы. Мэра какого-то города поймали на взятках. Цена на нефть падает. Ирина усмехнулась, разглядывая спящего мужчину. Он уснул на диване, прямо в одежде, уложив длинные ноги поверх диванного подлокотника – иначе он никак не помещался – прямо в ботинках. Рядом красовалась опустошенная бутылка.

Он что, врубил новости, потому что Ирина сказала, что ненавидит их?

Беспечный и пьяный ребенок – оставил открытой входную дверь. Ирина все же стучала, исключительно ради соблюдения приличий, но Чемезов даже и ухом не повел, и крепкий сон его даже не прервался.

Ирина оглядела небольшую комнату, так же сверх всякой меры захламленную, и только после тщательного осмотра ей удалось обнаружить клетчатый шерстяной плед.

Пледу явно не помешала бы стирка, но сейчас это было неважно. Оставалось только надеяться, что алкогольный бунт Чемезова никак не был связан с опозданием Ирины. Это было бы очень нехорошо. Она не собиралась задерживаться так надолго. Ей просто необходимо было убедиться… нужно было съездить туда, к старому дому в Пожарском переулке.

Ради этого она и приехала в Москву – второй раз в жизни. До этого была тут только с Сашей. Она тогда запомнила этаж, вид из окон, обшарпанный лифт, с грохотом перемещавшийся по лифтовой шахте. Саша смеялся и говорил, что каждый раз, садясь в этот лифт, он боится за свою жизнь.

Вчера рано утром, как только Ирина сошла с поезда, она сразу поехала туда, на Пожарский. Она простояла около дома в переулке, набирая снова и снова знакомый номер телефона.

Дом очень старый, но место престижное. Все дело в районе.

На звонки никто не отвечал. Окна тоже казались безжизненными, хотя днем это трудно узнать наверняка. Консьерж не пустил ее внутрь, а после попытки вторжения стал наблюдать за ней – с подозрением. Ирина простояла там почти десять часов на своих шпильках, будь они прокляты, прежде чем ушла – сама не зная, куда теперь идти и что делать.

Если в квартире никого нет, это тупик. Это конец.

Ирина не могла не поехать туда снова – вечером, уже после того, как начало темнеть, – чтобы удостовериться, что в квартире никого нет. Она понимала, конечно, что нужно было предупредить Ивана, что он может волноваться за нее. С другой стороны, с какой это стати ему волноваться относительно совершенно незнакомой женщины?

Ира была уверена в том, что Иван Чемезов будет за нее волноваться. Потому что, хотя она и знала его всего ничего, уже стало совершенно ясно, что она познакомилась с очень даже хорошим человеком. Достаточно редкое везение. Она хотела вернуться очень быстро. Не будет же она снова торчать там десять часов! Посмотрит и уйдет. А то консьерж и правда вызовет полицию.

Но когда Ирина оказалась там, в Пожарском переулке, она просто не могла заставить себя уйти. Стояла и стояла, глядя на три темных квадрата окон: одно с тонкой светлой занавеской, три – с тяжелыми гардинами.

Темнело не слишком быстро, но в конечном итоге сумерки сменила красивая синь, подсвеченная желтым светом от уличных фонарей. В большом городе никогда не бывает совсем темно. Ира устала, это было очень неудобно – стоять так долго без движения в туфлях на высоком каблуке, но, к сожалению, в переулке не было лавочки, на которую можно было бы присесть.

Ира не знала, чего именно она ждет. Ведь ясно уже, что в квартире никого нет. Если бы кто-то был, давно бы включил свет.