Книга Падение Берлина. 1945 - Энтони Бивор

Начальником штаба группы армий "Висла" был назначен еще один эсэсовец бригаденфюрер Ламмердинг, который ранее командовал танковой дивизией СС "Рейх". Несмотря на то что Ламмердинг являлся хорошим фронтовым командиром, он не имел практически никакого опыта штабной работы и к тому же не умел идти на компромисс. Тем временем неослабевающее советское наступление вынудило Гиммлера отвести свою ставку из Шнейдемюля дальше на север — в Фалькенбург. Шнейдемюль, равно как и Познань, были объявлены Гитлером "крепостями" и предоставлены собственной судьбе. Для обороны "крепости" Шнейдемюль Гиммлер оставил восемь батальонов фольксштурма, несколько инженерных подразделений и части крепостной артиллерии. Все было сделано в соответствии со словами фюрера: там, куда однажды ступила нога немецкого солдата, ни о какой сдаче противнику речи идти не может[144]. Барон Еско фон Путкамер, землевладелец, угрожавший зарезать толстобрюхого нацистского чиновника, являлся как раз командиром одного из батальонов фольксштурма, направлявшегося поездом в Шнейдемюль. Сам барон и его помощники были одеты в униформу образца еще Первой мировой войны и имели на вооружении старые пистолеты. Подчиненные им фольксштурмовцы, в основном крестьяне и мелкие лавочники, и вовсе не имели никакого оружия. Их поезд вышел со станции Штольп, проследовал мимо состава Гиммлера и продолжал двигаться дальше к фронту. Внезапно он был обстрелян советскими танками. Машинист сумел остановить поезд и сдать назад. Когда опасность миновала, Путкамер приказал своим людям выйти из вагонов. Но он повел их не по дороге на фронт, а обратно в Штольп. Барон не хотел, чтобы солдаты бесцельно сложили свои головы. Когда фольксштурмовцы возвратились домой, местные жители встретили их почти как героев и приветствовали на главной площади города, Но Путкамер пошел в свой особняк с тяжелым сердцем. Он снял и убрал подальше старую униформу, которая была теперь опозорена такими людьми, как Гитлер и Гиммлер[145].

Глава пятая Наступление к Одеру

К началу четвертой недели января Берлин уже пребывал в состоянии, близком к истерии[146]. Его экономическая жизнь была полностью дезорганизована. За одну ночь теперь объявлялось по две воздушные тревоги. Беженцы с востока рассказывали страшные свидетельства о судьбе тех немцев, которые попали в руки Красной Армии. Венгрия, последний союзник нацистской Германии, теперь открыто переходила на сторону Советского Союза, и ходили слухи, что советские танки вот-вот прорвутся к столице рейха. Восточный фронт практически полностью развалился. Однако простые солдаты надеялись, что русские будут расстреливать только офицеров. Рабочие и мелкие служащие также рассчитывали на то, что красноармейцы не причинят им вреда.

Самая точная информация о ситуации на фронте поступала от работников железнодорожного транспорта. Часто они знали лучше офицеров генерального штаба, до какого именно пункта уже успели продвинуться войска противника. Все больше немцев отваживались теперь слушать радио Би-би-си, пытаясь составить для себя реальную картину событий. Они, безусловно, рисковали, так как соседи могли донести на них в гестапо. Тогда их ждал концентрационный лагерь. Еще много немцев продолжали верить каждой передаче, подготовленной для них в так называемом "Проми" — министерстве пропаганды Германии.

Общественный транспорт пока продолжал действовать, и люди каждый день вставали и отправлялись на работу, добираясь до нее по узким дорогам, расчищенным от обломков. Но большинство берлинцев, оказавшись на своем рабочем месте, снова ложились спать. Делать теперь практически было нечего. Спальный чемоданчик стал неотъемлемым предметом обихода почти каждого жителя столицы. Владельцам уцелевших квартир теперь приходилось обзаводиться дополнительными кроватями или раскладушками, чтобы разместить на них своих родственников или друзей, дома которых были разбомблены союзной авиацией. Наиболее информированные берлинцы обсуждали возможные пути эвакуации из столицы. Рассказы беженцев с востока стали причиной распространения слухов, что первой целью русских являются обеспеченные слои населения землевладельцы и капиталисты. Советская пропаганда действительно не уставала призывать к искоренению как национал-социализма, так и "юнкерского милитаризма".

Те, кто все же решил бежать из Берлина, должны были быть крайне осторожными. Дело в том, что Геббельс заявил, что люди, самовольно оставившие столицу, будут считаться дезертирами. Прежде всего жителям необходимо было обзавестись разрешением на проезд. Но для этого должна иметься веская причина — например, срочная работа в интересах обороны за пределами Берлина. Большинство из тех, кому удавалось добиться такого официального разрешения, получали на прощание тихий совет от своих родственников и знакомых: "Не возвращайся назад, оставайся там"[147]. Почти все берлинцы мечтали уехать в деревню, где еще имелось достаточно продуктов и не было бомбежек. Некоторые даже рассматривали возможность купить фальшивый паспорт, а иностранные дипломаты вдруг заметили, что стали необычайно популярны среди горожан. В наилучшем положении оказались сотрудники различных министерств — большинство ведомств эвакуировали теперь на юг Германии[148].

По мере приближения советских войск к Берлину в Германии усилились репрессии и возросло число экзекуций[149]. 23 января, в день, когда советские войска пересекли старую границу рейха, были казнены еще несколько членов немецкого сопротивления, связанных с июльским заговором 1944 года. Приговор привели в исполнение в тюрьме Плётцензее. В число жертв нацистского режима вошли граф Гельмут фон Мольтке, Ойген Больц и Эрвин Планк, сын нобелевского лауреата, физика Макса Планка.

Новый лозунг Геббельса: "Мы победим, потому что мы должны победить" вызвало среди немцев презрение, смешанное с чувством отчаяния. Большинство из них просто не понимало, куда катится их страна. Но хотя теперь только неисправимые фанатики верили в "окончательную победу Германии", основная масса населения продолжала покорно подчиняться нацистскому руководству. Люди просто не знали или не представляли, как можно жить иначе. Безжалостная геббельсовская пропаганда убивала любую попытку проявить свободомыслие.

Геббельс, который занимал сразу два поста — министра пропаганды и рейхскомиссара, ответственного за оборону Берлина, — был самым ярым сторонником ведения тотальной войны на уничтожение. Он не уставал посещать войска на фронте, произносить речи, инспектировать части фольксштурма и принимать их парады. Основная масса населения Гитлера теперь не видела. Он полностью исчез из хроники новостей. Последняя его речь по радио была произнесена 30 января, в день двенадцатилетней годовщины нацистского режима. Его голос был настолько слаб, что это заметили буквально все. Неудивительно, что поползли слухи о подмене фюрера. Многие считали, что настоящий Гитлер либо уже мертв, либо взят под стражу. Общественность ничего не знала и о местонахождении главы государства — находился ли он в Берхтесгадене или в Берлине? И пока Геббельс навещал жертв бомбовых ударов, зарабатывая тем самым для себя дополнительную популярность, фюрер не желал даже смотреть на свою разрушенную столицу.