Книга Великие любовницы - Эльвира Ватала

Филипп-Август занервничал: тридцать второй годочек на пятки наступает, а жены нету. Ну, наконец-то одна дама сжалилась над несчастным королем, и это была сестра герцога Оттона из Мерании, и согласилась стать его женой, несмотря на альковные опасности, которые подстерегали ее в будущем. Но опасностей, к счастью, абсолютно никаких не оказалось. Король, как вошел в спальню в первую брачную ночь, так на другой день веселым вышел и регулярно теперь хаживает туда, а жену свою обожает ну дальше некуда, как Людовик VII свою Агнесс Сорель. В алькове, словом, все благополучно, и вот уже мальчик с девочкой — дети короля — по дворцу королевскому бегают. Да разве дадут злые люди насладиться королю семейным счастьем? Только он удачное любовное пристанище нашел, чтобы от военных вечных трудов и походов малость отдохнуть, ему козни строят.

Не дремлет Дания! Датский король пишет слезные письма римскому папе Целестину III. Дескать, что это за произвол и безобразие, ваше преосвященство, творятся на французском дворе? Законная супруга в темнице прохлаждается в одиночестве, а король с любовницей живет, как с женой, и, наверно, королевой ее сделает?

Ну, римский папа, глубокий девяностолетний старичок, со склерозом, подагрой и больной печенью, на решительные действия не способен, ему бы только в ванночке с теплой водичкой ножки погреть да с удовольствием на горшочке себя облегчить, головенкой будто яростно покачал, пальчиком погрозил, и на этом его ярость кончилась. Но второй римский папа Иннокентий III, который на его место пришел, церемониться с королем французским Филиппом-Августом не стал, наложил на Францию епитимью и все! И приказывает немедленно, то есть в течение десяти месяцев, отделаться от девки-наложницы и призвать ко двору законную супругу. Иначе…

О боже, вы ведь уже знаете, дорогой читатель, какой плач в государствах от папской епитимьи стоит. Монах Рудольф так в своей хронике записал: «Двери церквей и монастырей, откуда христиане, ако собаки, изгонялись, закрыты. Отменены все церковные службы. Французы не могут производить обряды крещения, венчания, захоронения». Это, конечно, вам не шутка, когда король с девкой там развлекается, а крестьянин ни лоб себе не перекрести, ни покойника не отпой. И что с ним делать прикажете? Под кустиком хоронить, как собачку какую? Вон сейчас какие роскошные кладбища для зверины умершей выстроены! Хочешь мраморное ей надгробие ставь, хочешь золотое. И никто золото не украдет, потому как охраняются эти кладбища очень даже тщательно. Там целая армия рабочих, то цветочки над умершим попугайчиком садит, то кустики роз над любимым покойным осликом поливает. А раньше? Короли дурили с девками, а народу отдувайся! Народ, конечно, разгневан дальше некуда, того и гляди с вилами на короля пойдет. И под влиянием гнева народа Филипп-Август вынужден был отступить. Он в последний раз свою Агнесс поцеловал, слезки с ее личика вытер и отправил в хороший, даже комфортабельный монастырь. Богу теперь молись и забудь о сказочной жизни с принцем-королем. Но она, войдя во вкус хорошей жизни и полюбив короля настоящей любовью, ни молиться богу, ни есть, ни пить не желает. Она дико страдает, льет слезы и от этой печали скоро умирает.

А Ингеборгу, упрямую королеву, двадцать лет с упорством маньячки боровшуюся за свои права, призывают к королю. «Призвать-то я вас призвал, мадам, и даже признал королевой, но спать с вами не буду», — так примерно можно было прокомментировать их беседу тет-а-тет. И ни разу в спальню к королеве не вошел. Она не больно-то горевала. Жила себе помаленьку, радовалась неродным внучатам, рожденным от Людовика VIII и Бланки, воспитывала их, и они полюбили неродную опальную бабушку не меньше своей матери. А когда в 1223 году Филипп-Август умирал, он попросил римского папу признать его внебрачных детей, с Агнесс прижитых, Филиппа и Марию, да еще и заодно Петра, прижитого с одной дамой из Арас, законными. Ну, римский папа подумал, подумал, а детишки-то при чем, чтобы проклятье родителей нести, и признал их законными. Так что умер король с полным сознанием хорошо исполненного долга и вполне искупившего свои грехи. А на вопрос, почему его второй альков так кратковременен был, никто, дорогой читатель, вам ответа не даст, хоть изощряй свою фантазию, хоть нет! Сию тайну Филипп-Август с собой в могилу унес. Но маленько, конечно, народ его осуждал: хоть коротко, но почувствовал он, народ, на своих плечах епитимью римского папы из-за распутства короля.

А вот другой король епитимье римского папы не поддался. Он сделал нечто невозможное: когда ему папа запретил на девке жениться, первую жену объявив экс-супругой, и пригрозил отлучением, он взял и… Ну как бы нам поделикатнее выразиться? Словом, он сказал: плюю на папу. Стану сам себе хозяином, сколько хочу. Взял и объявил себя главой англиканской церкви. Словом, он сделал примерно то же, что испанская королева Изабелла. Когда она одиннадцать лет не могла взять Гренады, она взяла и построила у подножья города свой город, с площадями и каменными домами: народ глянул с высоты своих каменных, хорошо защищенных стен и обомлел: батюшки-сватушки! Внизу за три месяца город возник с хорошими домами, улицами, домами терпимости и кабаками! И жители Гренады только тогда поняли, что конец им пришел, и сдались королеве.

Вот и английский король Генрих VIII обошел папу. Римско-католический костел теперь не указка, король объявляет религию в Англии протестантской с католической смешанной и сам становится ее главой. Что, римский папа, выкусил? Но это, конечно, дорогой читатель, несколько позднее будет. Сейчас он десятилетним румяным и здоровым ребенком прыгает рядом со своим худеньким, тощеньким и хиленьким братцем старшим, Артуром, которого ведут в церковь жениться на юной девице Катерине Арагонской, дочери только что нами описанной испанской королевы Изабеллы и Фердинанда.

А эти короли имели очень хорошую тенденцию всех своих детей хорошо женить и замуж выдавать. Старшая их дочь Елизавета замужем за португальским королем Алонсом, дочь Мария тоже потом за него же выйдет, дочь Иоанна замужем за сыном Максимилиана Филиппом Светловолосым, сын Жуан женился на его дочери Маргарите. Словом, всех распихали по европейским дворам королями и королевами тщеславные родители.

Генрих VII, отец Генриха VIII, когда давал согласие на брак своего старшего сына Артура с Катериной Арагонской, попросил, чтобы дамы испанские, составляющие свиту королевы, были «из красивых».

Ну, Изабелла, королева испанская, постаралась удовлетворить просьбу свекра. Она приказывает всем красивым молодым дамам прибыть в королевский дворец, будут лучших для поездки в Англию отбирать. И их вместе с кожаными чемоданами, составляющими приданое Катерины, погрузили на корабль и отправили в Англию. Генрих VII доволен и руки в восторге потирает: он очень удачно женил своего хилого сына. Каких-то там провинций испанских немного оттяпал, золота и драгоценных камней с серебряной и фарфоровой посудой в качестве приданого невесты заграбастал себе, да еще в придачу и испанские дамы, составляющие свиту королевы, одна другой краше. И хоть невеста немного неказиста и в красоте придворным дамам явно уступает, но тоже ничего: румяна, здорова, бела и с тонкой талией. Чего еще надо? И тесть целует с удовольствием Катерину в обе щечки и розовые губки и самолично отправляет молодоженов в супружескую постель. Но это пока понарошку. Это пока игра, только. Жениху ведь едва пятнадцать лет исполнилось, невесте шестнадцать, им еще зреть надо: «Катерину и Артура отвели в замок Бэйнару, где они должны были провести брачную ночь вместе, но отнюдь не наедине. Для начала их прилюдно уложили в постель. После того, как король улегся, ввели невесту. Священник произнес над ними молитву, полог задвинули, оставив их в полном одиночестве. А сами тут же, настороже. Неопытная девочка и робкий мальчик так и не сумели достойным образом увенчать свой брак в ту ночь»[28].