Книга Жуков. Портрет на фоне эпохи - Л. Отхмезури

Мы могли бы поверить в искренность этого решения Жукова, если бы в автобиографии, написанной в 1938 году, он не написал: «Я был мобилизован в РККА 1 октября 1918 года». Так как же: вступил добровольцем или был мобилизован? Мы склоняемся ко второй версии, на том же, уже приводившемся ранее основании. В 1938 году Жуков не мог врать командованию относительно даты и условий поступления на службу в Красную армию. В стране свирепствовала большая чистка, каждый день по всей стране офицеры исчезали десятками. Арестовывали и расстреливали по ничтожному подозрению, за малейшую ложь. Значит, бывший драгунский унтер-офицер был все-таки мобилизован в Красную армию, и произошло это 1 октября 1918 года. Несколькими днями ранее Троцкий, народный комиссар по военным делам, решил произвести массовый набор бывших унтер-офицеров 1893–1897 годов рождения (Жуков родился в 1896)[68]. Этот декрет вышел позже тех, которые призывали на службу бывших офицеров, сначала добровольно (апрель), а затем, с 28 июля, принудительно. К концу 1918 года в рядах РККА уже служили 128 168 унтер-офицеров и 22 295 офицеров царской армии[69].

Надо сказать, что в тот период большевистская власть не располагала никакими административными структурами, позволявшими ей ставить на учет и индивидуально призывать бывших унтер-офицеров. Должно быть, Жуков прочитал приказ Троцкого на афише одновременно с прокламацией, объявлявшей Республику Советов «единым военным лагерем». Он отправился в ближайший военный комиссариат, в Калугу[70]или в Москву, совершенно добровольно, потому что никто не мог его к этому принудить: репрессивные меры по отношению к уклонистам и дезертирам начнут применяться через несколько месяцев. Таким образом, вступление Георгия Константиновича в Красную армию, каким бы парадоксальным это ни показалось, было «добровольной мобилизацией», почему, возможно, и появились две различные версии, высказанные им. Его готовность явиться на призывной пункт по мобилизации резко контрастировала с практически всеобщим нежеланием крестьян идти на службу в Красную армию, признаки которого он, возможно, замечал в Стрелковке, поскольку именно в Малоярославце, неподалеку от его родной деревни, 7 ноября 1918 года разразилось мощное восстание против восстановления принудительного призыва[71]. На территории Калужской губернии даже была провозглашена суверенная советская республика, расстрелянная артиллерией красных[72]. Жуков не дезертирует в ноябре или декабре 1918 года, в отличие от 40 % новобранцев (в некоторых районах Московского военного округа число дезертиров достигало 90 %)[73].

Почему Жуков откликнулся на призыв Троцкого? Версию о желании помочь выжить родителям можно отбросить сразу, потому что только 24 декабря 1918 года Совнарком принял решение об оказании материальной помощи и выдаче пособий семьям красноармейцев. Его руки были бы в Стрелковке полезнее любых пособий. Какой еще выбор у него был, кроме как пойти в армию или остаться в Стрелковке, которая, как мы знаем, уже летом 1918 года была поражена неурожаем?[74]Какое будущее ждало молодого человека с горячей кровью в деревне с 300 жителями, «между икон и тараканов» (Горький)? Тот, кто вырвался из деревни, в нее надолго не возвращаются. Она убивает всякое желание пробиться в жизни, всякое честолюбие, как писал Горький, уловивший парализующий ужас, который внушает русская деревня: «Вокруг – бескрайняя равнина, а в центре ее – ничтожный, маленький человечек, брошенный на эту скучную землю для каторжного труда. […] Спора нет – прекрасно летом „живое злато пышных нив“, но осенью пред пахарем снова ободранная голая земля, и снова она требует каторжного труда. Потом наступает суровая, шестимесячная зима, земля одета ослепительно-белым саваном, сердито и грозно воют вьюги, и человек задыхается от безделья и тоски в тесной, грязной избе. Из всего, что он делает, на земле остается только солома и крытая соломой изба – ее три раза в жизни каждого поколения истребляют пожары»[75]. Жуков, бывший щеголеватый московский рабочий, элегантный драгунский унтер-офицер, уже повидавший мир, не мог желать для себя такой жизни. Для двадцатидвухлетнего крестьянского сына революция – это приключение. Он решил, что его будущее связано с этой революцией, обещавшей наконец вытащить Россию из средневековья. Как бы то ни было, 30 сентября 1918 года Георгий Константинович уложил свой вещмешок, начистил сапоги и снова попрощался с матерью, в день своего ухода на фронт. Он возвращался в армию… на сорок лет.

Армия нового типа

И снова Жукова зачислили в кавалерию. И снова он принес присягу. В тексте, разработанном Свердловым, не упоминалось ни о боге, ни о царе, вместо них появились «революция», «пролетариат» и «советская родина». Ее пункт № 1 ясно говорит об идеологии и практике Красной армии голодранцев:

«Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина рабочей и крестьянской армии. Перед лицом трудящихся классов России и всего мира я обязуюсь носить это звание с честью, добросовестно изучать военное дело и, как зеницу ока, охранять народное и военное имущество от порчи и расхищения.

Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, поставленных властью рабочего и крестьянского правительства. […] Я обязуюсь, по первому зову рабочего и крестьянского правительства, выступить на защиту Советской Республики от всяких опасностей и покушений со стороны всех ее врагов и в борьбе за Российскую Советскую Республику, за дело социализма и братства народов – не щадить ни своих сил, ни самой жизни…

Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение, и да покарает меня суровая рука революционного закона»[76].

После принесения присяги, одетый в старую шинель и новый островерхий суконный шлем-буденовку, Жуков слушал доносящийся издалека шум Гражданской войны.