Книга Восемьсот виноградин - Лаура Дейв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все повернулись ко мне и уставились на мое залитое слезами лицо. Виноделы застыли с поднесенными к губам бокалами. Бобби и Финн поразевали рты. Мама удивленно распахнула глаза. Улыбка отца померкла.
Не разбирая дороги, я со всех ног бросилась к выходу.
Я выбежала из «Дегустационного зала» на улицу. Мне нужно было на воздух, нужно было выбраться оттуда. Я знала, что кто-нибудь непременно последует за мной, поэтому прямиком поспешила к пикапу Финна, открыла незапертую дверь и принялась искать запасной ключ, который брат обычно хранил под солнцезащитным щитком. Я хотела уехать – хотела гнать и гнать машину, пока последняя дегустация отца не останется далеко позади. Пока я не смогу сделать вид, будто ее вообще не было.
– Похоже, его здесь нет.
Я подняла голову: рядом с дверцей машины стоял Джейкоб. В руке он держал пластиковый стаканчик с водой.
– Я не хочу с тобой разговаривать, – пробормотала я, вытирая слезы.
– Я с тобой тоже.
Я взяла у него стаканчик, залпом осушила и вернула ему. Джейкоб перевернул стаканчик вверх дном, но на землю не выпало ни одной капли.
– А мне хотелось пить… – сообщил он.
Я пыталась дышать размеренно и глубоко, однако никак не могла успокоиться. Похоже, когда родители разводятся, мы снова превращаемся в пятилетних детей. Хотим услышать от них, что все будет хорошо. В пять лет это просто – достаточно сказать: «Я вас люблю».
Джейкоб кинул стаканчик в мусорный контейнер.
– Похоже, ты хочешь уехать.
– Хочу, но у меня нет машины.
– Подвезти?
Я рассмеялась и покачала головой.
– Полагается отвечать или «Спасибо», или «Спасибо, не надо». Третьего не дано.
Я терпеть не могла Джейкоба, но на этот раз он был прав.
В дверях «Дегустационного зала» появилась мама. Она поймала мой взгляд и направилась к нам.
И тут я увидела Генри. Он стоял на другой стороне улицы и ждал маму, чтобы увезти ее с собой.
Может, она специально велела Генри ждать на другой стороне, чтобы папа его не заметил? А теперь, когда мужу не до нее, потихоньку ускользнула на свидание к любовнику? Неужели мне придется наблюдать, как они целуются при встрече?..
– Кто это? – спросил Джейкоб.
– Поехали.
– Хорошо, – удивленно произнес он и замолчал, словно что-то вспомнил и не знал, как об этом сообщить. – Вообще-то моя машина осталась в Грейтоне. Можно дойти туда пешком, а потом я отвезу тебя домой.
– До Грейтона пять миль!
– Скорее, семь. Итак, выбор остается прежним: «Спасибо» или «Спасибо, не надо».
Мама приближалась. Я взглянула на Генри: он пока ее не заметил. Зато, похоже, заметил меня и собирался подойти, чтобы снова представиться – на этот раз в одежде.
Я решительно зашагала прочь.
Свое любимое сортовое вино отец назвал «Кончерто» – дань маминому музыкальному прошлому и самому этому слову. «Кончерто». Родителям нравилось его значение. Оно произошло от двух латинских слов: «conserere», то есть связывать, соединять, переплетать, и «certamen» – соревнование, борьба. Идея в том, что два участника концерта – солист и оркестр – попеременно противоборствуют и сотрудничают друг с другом, создавая музыку. Создавая синхронизацию.
Именно это и требуется от вина.
Именно это я и утратила. Никакого сотрудничества, одно сплошное противоборство.
Джейкоб не хотел идти через центр города, поэтому мы свернули на извилистую Салливан-роуд и углубились в холмы – в сельский мир старых яблочных садов, живописных фермерских домов и перестроенных амбаров. Эта дорога олицетворяла собой тот тихий мир, из которого я сбежала подростком. Внезапно я поняла, что рада сюда вернуться: все здесь успокаивало, все здесь осталось прежним.
В один из первых приездов Бена в Себастопол мы совершили прогулку по этим местам, и он сразу же в них влюбился. Его совершенно очаровали холмы, четко вырисовывающиеся на фоне неба деревья и фермерские дома, каждый из которых таил свою особую историю.
Мы с Джейкобом шли молча. Разговаривать не хотелось – по крайней мере, друг с другом. Наконец он нарушил молчание:
– Если не заключить временное перемирие, путь будет долгим.
– Путь будет долгим в любом случае, – заметила я, обводя жестом раскинувшийся вокруг пейзаж.
Джейкоб согласно кивнул – первый шаг к перемирию.
– Странновато, наверное, было здесь расти.
Я удивленно повернулась к нему: его слова были полной противоположностью тому, что сказал в свое время Бен.
– Большинство считает, что у меня было идиллическое детство, – ответила я.
– Потому что здесь так мило?
– Вроде того.
Джейкоб сунул руки в задние карманы джинсов.
– Взросление никогда не бывает идиллическим. Иначе оно называлось бы как-нибудь иначе.
Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
– Мама любит повторять: «Чтобы растить в Сономе детей, нужно воображение». Здесь ведь почти никаких развлечений, поэтому нам приходилось выдумывать собственные: превращать старые яблоневые сады в лабиринты, устраивать еженедельный забег до магазина мороженого. На финише каждый получал по две порции местного самодельного мороженого. И все это в десять утра.
– А я вырос в Нью-Йорке. Мы устраивали забеги только под присмотром няни, а потом отправлялись на метро в центр – есть хот-доги в закусочной «Грейз папайя».
– Идиллическая картинка.
– Неплохое было время, – кивнул Джейкоб.
Он нагнулся, подобрал пригоршню камушков и принялся по одному кидать их вперед.
– Помню, как в детстве приезжал к бабушке с дедушкой в долину Напа. По вечерам я лежал в амбаре и смотрел на звезды. Странно жить в таком месте, где не видно звезд. Вот вырасту, думал я, и заведу себе собственный амбар.
– И собственные звезды?
– Именно. А ты, наверное, мечтала о собственном небоскребе. Когда переедешь в Лондон, у тебя их будет хоть отбавляй.
– Если останусь в Лос-Анджелесе – тоже.
Я впервые произнесла вслух, что буду делать, если мы с Беном так и не сумеем оставить случившееся в прошлом.
И все же при мысли о Лондоне горло у меня сжалось. Мой новый офис был расположен в небольшом здании рядом с Челсийским клубом искусств – рукой подать до нашего дома и архитектурной фирмы Бена. В прошлом месяце Бен ездил в Лондон и ходил этим маршрутом дважды в день, утром и вечером, отмечая по дороге те места, где нам захочется остановиться: кофейню в бывшем зимнем саду, художественную галерею на крыше, а также каждый театр в Уэст-Энде.