Книга Кладбища. Книга мертвых-3 - Эдуард Лимонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем в Государственной Думе он встретил семнадцатилетнюю дочь дантиста, модного монстрика Наташку, до очарования некрасивую с голубыми волосами. Он связался с Наташкой.
В ноябре вдруг позвонила Лиза и сказала, что сейчас приедет. Приехала. Суровая и решительная.
Он открыл ей дверь и влепил ей пощечину. Сели пить красное вино. Держась за руки, ушли в спальню, в постель. Вечером отправились на какую-то грандиозную тусовку, где их посадили за один стол с Жириновским.
Вернулись к нему. Она объявила ему, что едет домой на Выползов. Он жестоко избил ее так, что серые шторы на окне были забрызганы ее кровью из разбитого носа. Она послушно осталась.
Так они прожили вместе, счастливые, до конца марта 1998-го. К тому времени она уже несколько месяцев работала в модном журнале, куда ее устроил он. К своему удивлению, он обнаружил, что у него обширные связи в этой среде. А в самом конце марта, ну что, как в песне «Мумий Тролля»: «Со смены не вернулась молодая жена».
Он названивал ей на работу в журнал. Наконец она взяла трубку. «У меня много работы, я не приеду сегодня, — выдохнула она и добавила: — Извини». Голос где-то рядом с ней позвал: «Лизок! Лиза!» Мужской голос.
«Я сейчас приеду и застрелю тебя», — сказал он. Она знала, что есть чем выполнить угрозу, какое-то время пистолет хранился у нее в диване.
«Со смены не вернулась молодая жена», — бормотал он.
Он выпил весь имевшийся алкоголь, сунул в карман бушлата пистолет ТТ и поехал в журнал.
В журнал его не пустили внизу охранники. «Все ушли по домам». Охранники журнала смотрели на него с подозрением, потому он поспешил убраться. Постоял немного на улице, думая, что дальше.
В доме на Выползовом ее окна были темны, однако он поднялся на этаж и долго звонил в дверь. В конце концов вышла соседка и сообщила, что не видела ее очень давно. «Целую вечность, возможно, еще с того года не видела».
Он не успокоился, но вернулся к себе, в дом 6, квартиру 66 в Калошином переулке.
В два часа ночи позвонила она. «Успокоился?»
«Ты влюбилась?»
«Да», — согласилась она.
«Кто этот счастливец?»
«Мой коллега по журналу. Какая тебе разница?»
«Никакой», — согласился он. И положил трубку.
Затем в его жизни, уже в июне, появилась Настя, 16 лет.
Далее его арестовали на границе с Казахстаном, в 2001-м.
Несколько лет он провел в тюрьмах.
В 2003-м покончила с собой, приняв овердозу героина, Наталья Медведева, номер три его жизни.
Потом он вышел на свободу.
Как-то Лиза позвонила ему. Сообщила, что у нее дочка и что она ушла от мужа. «Хочешь, приезжай», — сказала она. Он было собрался уже, нужно было только вызвать товарищей, его охранников. Подумал, и не стал вызывать. Не поехал.
И вот выяснилось, что troubled woman погибла смертью храбрых. Номер четыре его жизни.
Сашка Тищенко жил на Тюренке, сейчас сказали бы: частный сектор. Неказистые в основном домишки, за заборами из черных от времени досок.
Сашка был (потому что давно умер уже, нет его) такой себе скорее высокий, плоский парень, похожий на цыгана. Когда он расчесывал после речки (мы все ходили на ближнюю речку, она была границей с другим районом — Журавлевкой) волосы, то они непослушно загибались, а высохнув, шли волной. Усики у Сашки пробились очень рано. Нос у него был почему-то всегда красноватым, брюки у него были длинные и неуместно широкие в эпоху узких брюк. Еще он всегда подтанцовывал и играл на гитаре. И дружил, пока тот не умер, с другим нашим гитаристом, Витькой Проуторовым.
По всей вероятности, в нем была какая-то часть цыганской крови, но не очень много, потому что парень он был скорее дружелюбный и не скандальный.
А вот еще что: чуб! У него был чуб из-под кепки! Вряд ли у всех ребят тогда были чубы. Я бы помнил, а у него был.
Он не входил в элиту нашего класса, но, поскольку жил на Тюренке, в глубине ее, из школы он возвращался с элитой вместе.
Вита Козырева, Лара Болотова, Лина Никишина — три грации плюс три Ляха — Ляхович, Ляшенко и собственно Лях, плюс Витька Проуторов, вот они были элитой. Но к Витьке Проуторову автоматически, довеском полагался им Сашка Тищенко.
Почему я о нем вспомнил, о Сашке? Да купил в «Перекрестке» вишен, вот почему.
А у Сашки в саду росли вишни. Как-то раз я отправился с одноклассниками собирать вишни с деревьев в Сашкином саду.
Помню себя, стоящего в кроне дерева ниже Леньки Коровина (Ленька потом быстро вырос из маленького в дылду, поступил вместе с Головашовым в танковое училище, стал майором и, кажется, жив до сих пор, а вот Витька покончил с собой, хотя его мать самоубийство отрицала). Стоим, нас щекочут листочки, и обираем вишни, главным образом себе в рот.
Вполне законно, а не украдкой. Ибо мать Сашки Тищенко сказала «Iште, хлочики, а шо не з'iште, то в банку покладайте». Надо сказать, что первые полчаса банкам вишен не доставалось. Но, наевшись до оскомины, мы стали кормить вишнями банки.
Вишен было много, листьев мало, поэтому, слезая с вишен, мы видели, что ведра, стоящие там же в саду, полны.
Так и вижу эту сцену — корявые старые вишни, небольшой костерок горит, мы, соученики Сашки, стоящие по двое, а то и по трое в деревьях, уперев ноги в развилки. Листьев мало, вишен много. И грустно-грустно.
Не уверен, что мне было грустно тогда. Но уверен в том, что грустно сейчас. Зачем был Сашка Тищенко? Затем, чтобы подыгрывать второй гитарой Витьке Проуторову, сидя на табуретке в недостроенном доме Витькиной матери и его отчима? А Витька помер от сердца в 1968-м, бежал на работу на радиозавод (я дорогу от его дома до радиозавода, закрыв глаза, вижу всю до деталей, до серой пыли вдоль бровки тротуара). Прибежал, сел отдышаться, да и умер там. Не проснулся, как ни теребили его девки в белых халатах. А Сашка остался не у дел. Что он делал все эти годы, которые ему оставались, все сорок или сколько там лет? Я не знаю. Играл на гитаре? Водку пил? Я не воображаю, что Сашка был затем лишь, чтобы состоялась сцена сбора вишен в его саду. Чтобы я запомнил эту сцену и через добрые полвека связал в честь его пару страниц. Не воображаю, но, видимо, так.
От большинства людей мало что остается.
Я написал первые сто страниц этой книги и вызвал к себе друга и нацбола первого призыва Данилу Дубшина на помощь. Он и его спутница Светлана последнее время выручают меня — перепечатывают в компьютере мои рукописи. Дело в том, что мои книги я пишу ручкой по бумаге, старомоден я.
Данила взял сто страниц, я ему сделал кофе, и тут он мне сказал следующее:
