Книга Клеопатра - Фаина Гримберг

Ирас молчала. Она знала, что царевна охоча до подобных шуток.

— А как же «Федон»? — спросила Маргарита с некоторым лукавством.

— После... — Геро-Ирас углубилась в чтение...

А Маргарита знала, понимала, что хочет отыскать Ирас в писаниях, сочинениях философов. А что? Конечно же, погружаясь в чтение, Ирас бежит от своего рабства. Ногами не бежит, умом бежит!..

Маргарита являлась в библиотечные залы, чтобы отыскать свои корни, чтобы понять, кто она, кто стоит за ней, там, позади, во времени отдалённом...

Папирусы, пергамены, даже древние клинописные таблички осторожно и опасливо раскрывали свои тайны...

Прежде всего она обратилась к истории жизни и походов великого Александра. Ведь всё начиналось с него, её предок был его ближним, его сподвижником... Она решила не торопиться. Ей очень хотелось начать с поисков упоминаний об отце, о матери. Но нет, она начнёт с самого начала, она будет двигаться медленно, постепенно, проплывать в толще букв, слагающихся в слова, будто рыба среди морских коньков...

В одном дальнем хранилище «дядя Костю» берег «Эфемериды» — своего рода дворцовый журнал, дневниковые записи, которые велись при дворе Александра Македонца. Эти записи царевна сравнивала с его сохранившимися письмами; он писал матери, друзьям, царю персов Дарию... Люди, сопровождавшие Александра в его походах, должны были несомненно многое знать о нём; Клеопатра прочла Каллисфеновы «Деяния Александра» и сочинение Онесикрита, ученика киника Диогена, «Об Александре»... Неарх, друг детства Александра, построивший в Гидаспе флот; наварх, совершивший плаванье в Индию, оставил труд, так и названный: «Плавание вдоль берегов Индии». Она вдруг впервые задумалась о кораблях. Надо держать в своих руках постройку кораблей, надо сказать Веронике... И в первый раз в своей жизни она ощутила странную смутную досаду... Закопошилось как-то в самой глубине души неясное чувство смутное... Она боялась дать себе волю и подумать о том, что она... Она могла бы править лучше, чем Вероника!.. И — тотчас — ладони к щекам запылавшим... Нет, нет, нет!.. Такое думать невозможно!..

Чтение труда Птолемея Лага, первого в династии Птолемеев, зародило в душе царевны законное и закономерное чувство гордости. Предок оказался серьёзным историком. Вместе с Александром прошёл он восточные земли. Если того же Онесикрита занимало всё необычное — слоны, крокодилы, гиппопотамы, то первый Птолемей действительно пытался понять величие своего друга. Тогда Птолемей уже сделался царём Египта и хотел показать себя истинным наследником Александра. В походах Птолемей непрерывно делал записи, затем настольным его чтением стали писания Каллисфена и Клитарха. Однако труд Птолемея не отличался такой занимательностью, как сочинения Каллисфена, Онесикрита и Клитарха. Нельзя сказать, что царевне легко далось это чтение исторического труда её славного предка. Казалось, он искренне преклонялся перед великим Македонцем, видел в нём гениального полководца, принимающего решения с прозорливостью и мужественно их исполняющего. Птолемей, казалось, знал всё: подробности сражений, атак и взятия осаждённых городов, состав и маневры отдельных отрядов огромного войска... Но углубляясь в текст, будто вслушиваясь в далёкий, воскресающий голос, Клеопатра с некоторым удивлением обнаружила, что первый Птолемей, преклоняясь перед Александром-полководцем, отнюдь не считал его выдающимся политиком. И самое важное и удивительное: знатный македонянин, уже сделавшийся правителем египетских земель, не испытывал никаких симпатий к действиям Александра, направленным на сближение с Востоком!.. Это показалось ей странным противоречием... Надо было понять... Что же случилось?.. В сущности, это воинское движение вперёд, осваивающее Ойкумену, начал даже и не Александр, а ещё его отец Филипп... Афинский оратор Демосфен в своих обличительных речах против Филиппа рисовал картину противостояния идеального Афинского государства тирану и грабителю Филиппу. Она и прежде читала Демосфена. Она знала, что идеального государства не было, не могло быть! Но трагическая судьба Демосфена, принявшего яд, чтобы не попасть в руки врагов, волновала её воображение...

Теперь она ясно, как ей во всяком случае казалось, представляла себе Александра, безбородого, красивого, и всегда — в расцвете молодости мужеской. В писаниях многих он прошёл перед её глазами, выражающими теперь задумчивость, прошёл нелюбимым сыном грубого Филиппа, страстным учеником Аристотеля[22], покорителем разного рода Бактрий, Согдиан и Персий... Неизъяснимым обаянием пронизано было то, как он входил в храмы Иудеи и Египта и принимал в свою душу неэллинских богов и предавался им... Эллинство, метнувшееся, словно язык пламени, в многогранную драгоценную Индию... Величие Александра заключалось именно в создании нового мира, объединившего эллинство и Восток. Это великое единение затмевало собой всё! Перед этим прекрасным и по сути своей весёлым, жарким единством таяли, меркли кровавые падения городов, убийства, мелочные интриги и ссоры. И возможно было забыть, что вслед за смертью Александра явилось уродство мелочное действий его наследников. Ужасная гибель Эвридики, Арридея, Роксаны и Александрова сына-подростка... И — словно оскаленные зубы — раскалённая жаровня, изжаренная живьём маленькая Эвропа, последняя дочь Филиппа. Впрочем, Олимпиада содеяла это ещё при жизни Александра, и он не одобрил этого страшного поступка матери...

А если бы Александр не умер молодым, тридцатитрёхлетним, если бы он не умер, и не было бы сегодня никакого Рима, а был бы единый великий мир, вобравший бы в себя и Рим, и Карфаген, и Азию...

А её, Клеопатры-Маргариты, предок, первый Птолемей, основатель династии... «Вы будете совершать моё погребение в крови», — предсказал великий Александр своим полководцам... Развёртывая всё новые и новые свитки, она узнала, что роскошное родословие, возводившее династию Птолемеев к самому Гераклу, на самом деле — обман, ложь, быть может, необходимая, но, в сущности, такая напыщенная и смешная!.. Нет, первый Птолемей был просто солдатом, сыном какого-то Лагоса — Зайца. Птолемей даже и деда своего не знал. Сподвижник Александра, завоевавший дружество великого своей храбростью, Птолемей Лаг положил глаз на Египет, решил твёрдо, что Египет не отдаст никому! И не отдал. И твёрдо решил, что никакой великой империи Александра не будет! Кто бы стал ею править? Нет, Птолемей Лаг предпочитает быть царём Египта. У него сил нет растить мальчишку, Александрова сына, подползать к нему на пузе, интриговать против бывших друзей-полководцев... Он отстоит для себя и для своих потомков Египет, эту «Чёрную землю», как называют её аборигены, плодородную землю... Он будет осторожен и даже внимателен с египетскими жрецами. Он будет чтить мемфисского бога Сераписа — интересное сочетание Осириса и священного быка Аписа. Он выстроит в Александрии помпезный храм Серапийон. Из Афин в Александрию кинутся учёные и поэты-филологи. Но Египет египтян Птолемей так и не узнает, не познает. Египет египтян будет глухо, словно гигантский пчелиный улей, не любить греков-чиновников, александрийских иудеев и сирийцев, наёмных воинов многих племён и народностей... Птолемей Лаг, он же — Птолемей Сотер, Спаситель, проживёт более восьмидесяти лет. Его любимой женой будет его сестра, незаконная дочь его отца, Вероника, любимая Александрией. Она родит ему сына Птолемея, но сына Птолемея родит ему и другая жена, нелюбимая Эвридика. Сын Эвридики Птолемей Керавн, «Молниевогромный», вступит в борьбу с сыном Вероники... Керавн погибнет, сын Вероники станет супругом своей родной сестры Арсинои и возьмёт себе титул «Филадельф» — «Любящий сестру»... Арсиною Птолемей обожествлял, воздвигались изображающие её статуи, возводились святилища в её честь... Первые Птолемеи создали Мусейон и Библиотеку, создали, в сущности, Александрию!.. За ними, за Птолемеем Сотером и Птолемеем Филадельфом последовала почти трёхсотлетняя вереница других Птолемеев, Клеопатр и Вероник — родовые, династические имена-прозвания... Птолемей III Эвергет I, Птолемей V Эпифан, Птолемей VIII Эвергет Фискон, Клеопатра Вероника, Птолемей XII Авлет... Вероника IV...