Книга Тайный суд - Вадим Сухачевский

– Вот так, очкарики! (Вообще, в очках был один Васильцев, но Чемодан вкладывал в это слово какое-то свое, лишь ему известное значение.) Вот так примерно мой батя буржуáзию в Гражданскую стрелял, и я, дайте срок, всех очкариков стрелять буду!

Васильцеву стало гадко. А Чемодан уже сунул наган Каюку в руку:

– Ну, очкарик, давай, покажи! На щелбаны стреляем!

Каюк долго прицеливался, однако все пули выпустил, разумеется, в «молоко». Чемодан радостно отвесил ему все двадцать щелбанов, да так, что лоб у бедного Каюка сразу стал бордовый, как кирпич.

– Вот так мы вас, очкариков! – радовался Чемодан.

От несправедливости происходящего Васильцеву стало даже трудно дышать.

– Дай, – проговорил он.

Мишень едва просматривалась сквозь очки. Кажется вовсе не целясь, он выпустил семь пуль в сторону мишени.

– Готовь лоб, очкарик, – злорадно сказал Чемодан, идя снимать мишень с дерева.

Но когда на нее посмотрел, радости у него мигом поубавилось: все семь попаданий были в яблочко. А положенные щелбаны Юра доверил Каюку, и уж тот постарался.

Каюк потом допытывался: как тебе удалось? Васильцев лишь плечами пожимал. Просто вышло по справедливости. Значит, она, справедливость, все-таки иногда процарапывалась в этот мир.

Так и прилипло к нему тогда это прозвище: Стрелок.

…Но кто, кто сейчас называл его этим прозвищем?.. Мир, однако, понемногу начинал склеиваться из околупков. Он увидел еще нескольких человек, лежавших на железных койках по соседству, а вглядевшись в человека в белом халате, сидевшего на стуле рядом с ним, наконец узнал в нем того самого Котьку Каюкова. Вспомнил, что тот выучился на врача и теперь работает в Первой градской. Стало быть, и сам он сейчас, наверно, в той же Градской и лежит.

– Привет, Каюк, – проговорил он.

– Узнал! – обрадовался Костя-Каюк. – Значит, жить будешь!.. А теперь признавайся, про какие там палки, веревки, камни ты в бреду вспоминал?

Тут же восстановилось все – разговор с Домбровским в «Национале», его Тайный Суд, отцовские часы… и, похоже, все было наяву.

– Да так… – ответил Юрий. – Не знаю… Что-то, наверно, примерещилось…

Тут же вспомнил про Катю. Неужели тоже было на самом деле?.. Она просила: не исчезай, а вышло, что он как раз-то и исчез. Как глупо бывает все в жизни!

– Что со мной было?

– Хреново с тобой было, Стрелок. То, что ножичком тебя царапнули, – это как раз пустяки, скоро следов не останется, и то, что ты в дамском блузоне по городу расхаживаешь и что зачем-то золотые часы в рваном кармане носишь, – это полбеды, поскольку ты, как все математики, человек с таракашкой в башке; а вот легкие у тебя ни к черту – это да! Еще бы чуток – и… Совсем, в общем, было бы хреново… Одного не пойму: ты же у нас, Стрелок, великий математик; откуда же у тебя в легких угольной пыли полно? Или ты уже в шахтеры переквалифицировался?

Васильцев постарался улыбнуться:

– Не в шахтеры – в кочегары. Я в котельной работаю.

Долгих объяснений не требовалось.

– Вот такие, значит, дела… – с пониманием произнес Каюк. И, покосившись на других больных, спавших вроде бы (хотя черт их знает), уже потише добавил: – Да, ничего не скажешь, в славное времечко живем!.. И как там компания, в вашей кочегарке?

– Кроме шуток, отличная компания, – слегка улыбнулся Юрий. – Раньше работал с инженером Весневским. Слыхал, наверно? Знаменитый мостостроитель.

– Это которого недавно?.. – Каюк снова покосился на спящих.

– Он самый. А сейчас там вместе со мной профессор Суздалев – тоже, может, слыхал?

– Востоковед, кажется?

– Нет, он – по античной истории.

– Ну все равно! В кочегарке ему, понятно, самое место, где ж еще, – со вздохом кивнул Каюк. – Говорю же – весело живем… – И без тени шутки спросил: – А случаем у тебя там, Стрелок, для меня не найдется вакансии, если что вдруг?

– Ты это серьезно? – спросил Васильцев. – И что, уже пора искать?

Каюк пожал плечами:

– Кто знает. Все под Богом ходим…

Юрий пообещал:

– Поищу…

– Вот и ладушки… Кстати, пока ты тут бредил про какие-то свои камни и веревки, к тебе дама приходила.

– Катя?

– Она не назвалась. Вот, письмишко тебе оставила, – он протянул Васильцеву конверт. – Уж не ее ли то блузон с дракончиками?

Не ответив, Юрий вскрыл конверт. Написано было:

Дорогой Юрочка, с трудом нашла тебя здесь.

Поправляйся и вообще держись!

А увидимся мы теперь с тобой, вероятно, не скоро. Видишь, как мир глупо устроен! Я-то тебя просила не исчезать, но вот обстоятельства сложились так, что теперь на какое-то время исчезнуть придется мне. Сейчас прошу только об одном: ради бога, не ищи меня – во-первых, это очень опасно для тебя, а во-вторых, это может повредить и мне. Увы, пока не все могу тебе рассказать – быть может, когда-нибудь.

Кстати, я кое-что узнала о тебе и догадываюсь, перед каким выбором тебя поставила жизнь. Будь с этим осторожен, Юрочка!

И еще раз прошу: не ищи!

Крепко-крепко целую. Люблю.

Твоя Катя.

Неужели что-то узнала о Тайном Суде? Но – как?.. Вдруг вспомнил: письмо от Домбровского осталось в его спецовке! Чертова забывчивость! И его еще, эдакого, хотят взять в этот Тайный Суд! Ничего не скажешь, великий конспиратор!

Но даже если Катя прочла письмо, почему так таинственно исчезла? Уж ей-то бояться вроде было нечего. Ответить на этот вопрос Васильцев даже не пытался, понимал – бессмысленно. Она скрылась за завесой тайны, которая с самого начала окружала ее. И разыскивать Катю, видимо, действительно было нельзя – она лучше знала, если просила об этом. В душе стало пусто и тускло.

– Долго мне тут еще лежать? – спросил он.

– К ней торопишься? – Каюков кивнул на письмо.

– Так все-таки – когда?

– Понимаешь, подлечить-то мы тебя, в общем, подлечили, но слаб ты, братец, покамест. Побудь-ка ты тут, пожалуй, еще недельку на казенных харчах, я так думаю, котельная твоя уж как-нибудь без тебя продержится. Да и ты без нее, мне кажется, тоже.

Вообще, в самом деле, хорошо было бы тут отдохнуть, но что-то, кроме исчезновения Кати, при этом беспокоило Юрия, однако он пока не понимал, что же именно.

Вдруг посмотрел в окно и увидел пока еще только всползающий на вечернее небо ровный, красноватый диск луны. Да, почему-то именно луна сейчас несла ему это необъяснимое беспокойство. На миг забыв про Каюкова, даже про Катю, он проговорил вслух:

– Луна…

Каюк проследил за его взглядом и подтвердил: