Книга Жили-были на войне - Исай Кузнецов

Он знал, что ему никогда, ни при каких обстоятельствах не заслужить даже медали. Впрочем, если бы Талипов и попросился в роту, его, по всей вероятности, из штаба не отпустили бы. Талипова жалели, будто он и впрямь был подростком, сыном полка.

Опекал его парторг батальона, коренастый, конопатый вологжанин, капитан Синицын. Он подолгу беседовал с Мусой, заставлял его читать газеты и ходить на политинформации.

Одно время даже собирался взять к себе ординарцем, но от намерения своего отказался, надо думать, по той причине, что ординарец должен все-таки обладать известными качествами – ловкостью, проворством и не в последнюю очередь – добычливостью. Ни одним из этих качеств Талипов не обладал.

Однажды он все же попытался доказать, что ничуть не хуже других. Может быть, и не однажды, но тот случай особенно запомнился, потому как чуть не стоил ему жизни.

В тот раз Талипов решил, по примеру ординарца комбата Федьки Круглого и его корешей, двух ординарцев офицеров третьей роты, проникнуть на пасеку и раздобыть меду, разумеется для капитана Синицына.

Пасека находилась недалеко, наверно, в полукилометре от штаба. Мы стояли тогда в небольшом селе на берегу Стрипы, на Украине. Два дня, вернее, две ночи Талипов выслеживал Круглого, следя за тем, как они орудуют на пасеке, вытаскивая из ульев рамки с медом. На третью ночь, прихватив дымовую шашку и противогаз, Муса отправился на промысел. То ли он не знал, что Круглый со своей компанией только что побывал на пасеке, то ли сознательно отправился вслед за ними, но воспользоваться противогазом и шашкой бедняга не успел. Пчелы, растревоженные предшественниками, набросились на него, как только он перелез через забор… Перелезть-то он перелез, но обратно перебраться не смог, ослепленный укусами пчел. Плача и причитая, он метался по пасеке, и все новые рои пчел набрасывались на него. К счастью, именно Круглый, виновный в его бедах, и спас его от той самой смерти, которой Талипов так боялся.

Вспомнив, что оставил возле ульев свой автомат, Круглый вернулся в тот самый момент, когда Талипов беспомощно валялся на земле, теряя сознание. Круглый не случайно был ординарцем комбата – сообразительности и решительности ему хватало. Он тут же схватил брошенную Мусой шашку и зажег ее. Бегая с дымящейся шашкой вокруг несчастного Талипова, он отогнал пчел и, взвалив на спину окончательно потерявшего сознание, распухшего от пчелиных укусов Талипова, притащил его прямо в санчасть.

Две недели приходил в себя маленький Талипов. Анна Михайловна, наш батальонный врач, посмеиваясь, говорила, что, если бы у Мусы голова была побольше, ему бы несдобровать, малая площадь талиповского личика спасла его от слишком большой дозы пчелиного яда.

Однако не это едва не окончившееся трагически происшествие вспоминается мне прежде всего, когда я думаю о Талипове. Прославился Талипов другим приключением, уже в Германии, в самом конце войны.

Мы стояли в городе Риза. Строили мост через Эльбу, по которому войска маршала Жукова были впоследствии переброшены в Судеты и вышли к восставшей Праге. У меня сохранилась фотография – недостроенный деревянный мост, на нем группа офицеров во главе с командиром батальона, а чуть в стороне – несколько солдат, в том числе и Талипов. К сожалению – спиной к аппарату, видны только его узенькие плечи и автомат, немногим меньше его самого.

Разглядывая пожелтевший снимок полувековой давности, я иногда думаю: сколько времени отделяет момент, запечатленный фотокамерой, от того, когда талиповский автомат заставил молодую немецкую фрау скинуть шелковый халат с диковинными птицами и покорно лечь на диван, в ожидании, когда маленький азиат сделает с ней то, что предсказывал Геббельс, и на что этот самый азиат, по ее мнению, имел право как победитель.

Говорят, что африканские бушмены отличаются от всех прочих мужчин других рас и национальностей тем, что от самого рождения до последнего мгновения жизни их первичный половой признак занимает исключительно вертикальное положение. Может быть, так оно и есть. Но в ту весну сорок пятого года первичный половой признак наших солдат нисколько не уступал бушменскому.

Это обстоятельство вызывалось множеством разных причин, в том числе чувством безнаказанности, долгим воздержанием, верой в извечные права победителей и конечно же – весной. Впрочем, солдаты частенько встречали такое отсутствие сопротивления, что его можно было по ошибке принять и за искреннюю готовность служить победителям по мере слабых женских сил.

Случалась и любовь. Гораздо чаще, чем это может показаться. Война – это война, первичные и вторичные признаки существовали всегда, а любовь, как известно, ни с какими обстоятельствами не считается. Но на этот раз речь пойдет не о любви, а об изнасиловании, одном из самых удивительных в истории освобождения Германии от гитлеровского гнета.

Талипов, как я подозреваю, никогда до этого случая с женщинами дела не имел. То есть наверняка не имел, так как подробности, о которых откровенно поведала фрау Шметерлинг, не оставляли никакого сомнения, что мужской опыт Талипова до попытки изнасиловать фрау Шметерлинг равнялся нулю.

Надо сказать, что все офицеры, да и сержанты, жили в Ризе по квартирам. Пустых квартир было более чем достаточно, и многие часто перебирались в более удобные и роскошные. А потому на строительстве моста нередко не хватало то одного, то другого солдата, занятого поиском подходящей квартиры для кого-нибудь из офицеров. Конечно, такие поиски предоставляли солдатам неисчерпаемые возможности отвлечься и развлечься.

Впрочем, работников на мосту всегда хватало – работали сами немцы, которых с утра отправляли на мост, условно говоря, тамошние власти. И достаточно было, чтобы на строительстве присутствовали два-три офицера, несколько сержантов и десятка два солдат, чтобы работа шла полным ходом.

Солдаты бродили по городу, однако жалоб на них не поступало. И вовсе не потому, что они не совершали ничего противозаконного, а по той простой причине, что жители Ризы не вполне понимали, какой поступок русского солдата законен, а какой подлежит наказанию.

Талипов тоже шатался по городу и в своих скитаниях забрел на третий этаж огромного дома с высокими резными дверями, с гулкой, украшенной статуями и цветными стеклами в окнах, лестницей. Он постоял на широкой, выложенной цветными плитками площадке и постучал в дверь.

Открыла молодая полная женщина в розовом шелковом халатике, с металлическими бигудями на голове. Она удивленно посмотрела на маленького азиата и сказала что-то, чего Талипов, естественно, понять не мог.

А сказала она, что солдату сюда входить не следует, поскольку у нее живет важный русский офицер.

Талипов ткнул ее автоматом в живот и скомандовал:

– Проходи, живей, ну!

Слов этих фрау Шметерлинг, естественно, не поняла, но жест был настолько красноречив, что фрау Шметерлинг попятилась, то есть сделала именно то, чего требовал ужасный азиат с автоматом.

Тут, очевидно от неопытности и нетерпения, Талипов допустил серьезную оплошность. Он не запер дверей, а, по-прежнему тыча автоматом фрау в живот, повторял: проходи, проходи, проходи!..