Книга Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

Да, бывало директор регулярно, раза два-три в году, совершал подобные вояжи со своими замами, с начальниками цехов и отделов в загородный дом отдыха. Обязательно на Первое мая и Октябрьскую, ну и еще, если у кого-то из окружения круглая дата подошла. И неплохие мальчишники получались… Но и здесь до конца не расслабишься. Все друг за другом так и присматривают, каждую стопку подмечают, боятся свое привычное лицо потерять да с трудом завоеванный авторитет подмочить. Ну уж о секретаре парткома можно и не говорить — чихнешь не так, и то враз подметят. Хотя генеральный и пытается всегда создать непринужденную обстановку. Но сразу, как говорится, с похорон на свадьбу не перестроишься. Впрочем, некоторые начальнички и здесь, несмотря ни на что, до чертиков напиваются. Вот взять, к примеру, начальника транспортного цеха Скворцова. Уж до того старательный, своего не упустит — всегда дойдет до нужной кондиции. К концу вечера так наклюкается, что приходится на свежий воздух его под белы рученьки выводить. А хуже того — прямо на них и вынесут. И ничего, как с гуся вода!.. Тоже у Орлова свой человечек. А разрешите полюбопытствовать, почему? Да все потому, что умеет и на рыбалку вовремя выезд организовать, и чемодан с удочками поднести, и луночку зимой для любимого шефа пробурить. Уж не говоря о том, что вечно директору в рот смотрит, как будто вместо слов оттуда вылетают золотые монеты…

Противно на все, на это смотреть! Все ненатурально, как-то не по-людски… Но так уж у «барина» заведено. Правда, после известного закона от мая восемьдесят пятого года все к чертям поломалось. И выезды всякие прекратились, а потом и вообще перестали на заводе дни рождения и праздники отмечать. Все в его сторону косились да многозначительно помалкивали. Некоторые, может быть, даже и из сочувствия. Понимали, что и ему сейчас несладко, что в своих действиях сам он не волен. Но это недолго и продолжалось. Потом все начало вставать на свои места. Ну в самом деле до полного абсурда докатились: ни юбилей тебе как следует отметить, ни долгожданную свадьбу сыграть. Стали хитрить, изворачиваться: водку с вином по чайникам для заварки на столах разливать. Смешно! Вино свободно в магазинах продается, а выпить не смей, закон в общественном месте этого делать не разрешает. А кому такой закон, спрашивается, нужен? Что ж, людям в одиночку по домам распивать? Кто просил его принять? Кто за него агитировал и голосовал? Народ что ли? Так народ и знать-то не знал и слыхом не слыхивал. А если бы и знал, то исход голосования заранее нетрудно было бы и предугадать.

Ну приняли, чудаки, этот дурной закон. А что в результате изменилось? Да ничего! Пить, что ли, прекратили? Ничего подобного. Ушли в глухое подполье, других да самих себя еще больше обманывать стали… в угоду чужой и глупой фантазии. Разве в этом его предназначение? Нет, это же очевидно, что любой закон должен закреплять и регулировать уже имеющиеся или, по крайней мере, развивающиеся в обществе отношения, а не искусственно подстраивать их под чужую и непонятную волю. Вот тогда он и будет соответствовать интересам народа. А так — и умрет, не успев родиться. Как вот и с этим опусом получилось. Наделали шуму-гаму, а потом все прахом пошло. И где оно, граждане, сейчас это антиалкогольное детище? А нет его!.. Хотя никто официально и не отменял. Вот так-то, учите уроки истории, отцы-политики! Читайте старую литературу, и не на сон грядущий, а с утречка да на свежую голову!..

Да, вот и Орлов недавно на одной из оперативок уже намекивал, мол, зарастают стежки-дорожки в «Лужково», не пора ли попроведать на октябрьские празднички места былые, знакомые с выездным семинаром руководящего состава? Тогда начальники одобрительно закивали и зашумели, поглядывая на него, Шумилова, но уже без прежней опаски. Видят, что все в стране возвращается на круги своя.

А что он, Шумилов, не человек, что ли? Пусть и секретарь парткома. Но сам никогда не отказывался и с удовольствием поддерживал установленные традиции. Вот и в День машиностроителя в узком кругу в парткоме немного позволили посидеть. Женская половина в тот день несколько раз аккуратненько так, без нажима намекала. Но он делал вид, что не понимает, отшучивался. А потом все впятером подошли и, смущаясь, спрашивают в упор. У них, оказывается, уже заранее было все приготовлено. Ну тут уж куда деваться. Сами понимаете. Пришлось скорехонько экспромтом все и остальные вопросы добивать. Отметили тогда хорошо… ничего не скажешь… Да… — задумчиво вздохнул Валерий Иванович. — Тогда все довольные да румяные по домам разошлись… И девчонки такие веселые и озорные были. Соскучились по общению, это и понятно. Главное в жизни — это как раз и есть общение между людьми. И даже немного потанцевали… Ничто человеческое ведь не чуждо, люди как люди…

Да… — взглянул секретарь на лежащее на столе зеркало, — те люди как люди, а про этих вот так запросто и не скажешь… Вроде бы людьми и выглядеть стараются, да только это всего лишь временная притворная маска, а настоящие-то лица совсем другие, гораздо хуже и темней показных… — от этой мысли его даже неприятно передернуло.

Что ж, неужели такая метаморфоза свойственна абсолютному большинству или хотя бы большинству человечества?

Вопрос, конечно, интересный… Ну а вот взять хотя бы его, Шумилова… Судить правдиво и беспристрастно о себе всегда нелегко. Это лишь только его бывший начальник, когда он еще технологом работал и приходил за характеристикой, говорил: «Давай-ка, Валера, сам о себе напиши. Никто тебя так хорошо не знает, как ты сам. Так ведь? Ну вот и рисуй, не стесняйся и у меня лишнее время не отнимай. Если что не так, помогу, поправлю».

А что, и писали. А чем в самом деле плохо? В процессе подобной работы всегда идет невидимая борьба совести с самолюбием. Да, самокритика, пожалуй, самый сложный вид самообслуживания. Каждое слово, не то что уж выражение, сотню раз иногда взвесишь прежде, чем оставить на бумаге. Хотя, естественно, некоторые неудобства и угрызения совести при этом испытываешь. Составишь какую-нибудь обыкновенную фразу, а она тебе уже неприлично хвалебной представляется. А откуда-то изнутри тут же начинает выползать червячок сомнения, и всплывают другие двусмысленные фактики, которые так и просятся все изложенное вмиг опровергнуть и очернить. В конце концов в результате такого душевного стриптиза и самоистязания рождается какая-то бесцветная и безликая характеристика. Ни два ни полтора. Отдашь ее Валентину Васильевичу, а он, прочитав, только поморщится: «Нет, Валера, это, дружок, не годится. Разве ж это характеристика? Вот характера-то в ней как раз и недостает, — и тут же начинает вслух вопрошающе добавлять, как бы советуясь с тобой: — Ну что, разве у тебя с товарищами по работе отношения не сложились? А? Так и пиши: „С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения“. Так, а что ты разве газет не читаешь, радио не слушаешь, не знаешь, что у нас в стране происходит?.. Конечно, знаешь. Так кратко и запиши: „Политически грамотен“. И так далее.

В результате подобного редактирования рождалась уже совсем другая, более живая, положительная характеристика. Ну хоть к награде представляй! И самому вроде бы неудобно, но в то же время и приятно. Не сам ты себя, получается, оценил, а другие люди это сделали. Что ж, со стороны, говорят, виднее. А положительная оценка в жизни всегда дополнительные силы придает.