Книга Сад вечерних туманов - Тан Тван Энг

– А вы заранее знали, что японцы нападут на нас? – спросила я, пристально глядя на него.

– Любой и с половинкой мозгов, глядя на карту, сообразил бы это, – ответил Магнус. – Китай слишком велик, такой кус Японии не проглотить, она только и способна, что с краешков пообгрызать. Зато эти сравнительно небольшие территории в морях Тихого океана – лакомая и легкая пожива.

Подошел Фредерик еще с одним подносом: этот был заполнен бараньими отбивными.

– Купи осла, – обратился к нему Магнус.

– Что купить? – я подумала, что ослышалась.

– Пытаюсь заставить вот этого молодого человека побольше говорить на африкаанс, – стал разъяснять Магнус. – Он так долго путался с англичанами, что забыл свой собственный язык. Расскажи ей, что это значит.

– Английское «купи осла» соответствует «baie dankie» на африкаанс, – разложил мне все по буквам Фредерик. – А значит это – «спасибо». Я еще и уроки малайского брал, – добавил он. – Даже забавно, как много общих слов у этих языков – pisang, piring. . pondok[75].

– Это пошло от рабов, завезенных с Явы на Мыс, – сказал Магнус.

Он вылил свое пиво на уголья и позвал нас обоих за собой. Стал представлять нас гостям. Несмотря на прохладу, ощутимую на воздухе, я единственная была в перчатках.

– Знакомьтесь, – подвел нас Магнус, – это Малколм. Он – Покровитель Аборигенов. Следите за тем, чту вы говорите, когда он поблизости: этот человек говорит по-малайски и по-китайски, причем и на кантонском, и на мандаринском, и на фуцзяньском диалектах.

– Малколм Тумз, – тепло улыбнулся мужчина. Ему было ближе к пятидесяти, лицо бесхитростно-простодушное, оно мне сразу понравилось. Такое лицо, наверное, помогало ему в его работе – заботиться о благосостоянии оранг-асли[76].

– Личность отнюдь не замогильная, – шепнул мне Фредерик, – невзирая на фамилию[77].

Мы наложили себе на тарелки по горке всякой еды со стола и уже собирались приступить к ее поглощению, но вдруг Тумз попросил всех встать в кружок. Магнус поджал губы, но промолчал. Мы закрыли глаза на минуту молчания в память о Верховном комиссаре. Только теперь вся очевидность смерти Гарни с очевидностью дошла до меня. Несмотря на заверения, которыми тешило нас правительство, дела шли все хуже.

– Ну, как boerewors? – спросил Магнус, как только все расселись и принялись за еду.

– На вкус они куда лучше, чем на вид, – я прожевала, проглотила и спросила: – Как погиб Гарни?

– Террористы устроили засаду на его машину и застрелили его. Вчера днем, на дороге к горе Фрэзера. Они явно отдохнуть ехали, он и его жена. В окружении вооруженного конвоя.

– И все же их убили, – заметил Джафар Хамид, владелец гостиницы «Вид на озеро» в Танах-Рате. Он подвинул свой стул поближе к нам.

– Почему кровавые вести утаивали до сегодняшнего дня? – спросил Магнус.

– Нынче все новости проходят цензуру, – сказала я. – Только уж теперь-то… едва ли где в мире отыщется радиостанция, не рассказывающая в эфире о том, что произошло. Должно быть, он был уже мертв, когда вы везли меня сюда с вокзала. Вот почему на дороге было такое множество армейских машин.

– Это возможно… – тихо произнес Тумз. – Прямо успех красных. Боюсь, они напляшутся и напоются вечерком в джунглях.

– А жена Гарни? – спросила я, глядя на Магнуса.

– По радио сказали, что сначала К-Ты принялись палить по машине в лоб. Гарни вывалился из машины и пошел в сторону от нее.

– Какое безрассудство с его стороны, – высказалась одна из женщин-европеек.

Магнус строго ответил:

– Он отвлекал огонь от жены, Сара.

– Бедная женщина… – вздохнула Эмили.

Магнус сжал плечо жены.

– Думаю, нам на пользу будет снова пересмотреть наши меры безопасности и внести кое-какие предложения по их улучшению.

– Не так-то много мы можем, верно? – сказал мужчина средних лет. Чуть раньше он представился мне как Пол Кроуфорд, сообщив, что владеет клубничной фермой в Танах-Рате и что сейчас он – бездетный вдовец. – Мы обнесли наши дома заборами, обучили наших работников нести караул и создали в кампонгах[78]«домашнюю гвардию». Однако мы до сих пор дожидаемся присылки особоуполномоченного констебля, о котором просили. Когда война закончилась, я надеялась, что больше никогда не испытаю ничего подобного. Но вот она я – в самом пекле еще одной войны.

– Те немногие недели после того, как джапы сдались, – заговорила Эмили, – мы только и слышали что о коммунистах, убивающих малайцев в их кампонгах, и о малайцах, вымещающих злобу на китайцах. От этого делалось страшно.

– Китайские скваттеры[79], с которыми я говорил, – заметил Тумз, – до сих пор уверены, что победили джапов именно коммунисты.

– Я и недели не пробыл в Малайе, – отозвался Фредерик, – как один солдат заявил мне, что он был в первом отряде войск, вернувшихся, чтобы взять власть в стране. Он считал, что войну выиграли коммунисты. Каждый городок, через который проезжала его часть, был сплошь украшен флагами и плакатами, прославлявшими победу коммунистов над джапами.

– Малайя, Малайя, – забурчал Хамид. – А никому из вас не кажется странным, что то, что вы, англичане, беспечно именуете «Малайей»… моя земля и воздух, моя родина… до недавнего времени официально и не существовала?

– Это и моя родина тоже, енчик[80]Хамид, – сказала я.

– Вы оранг-китайцы, вы все – потомки иммигрантов, – резко возразил Хамид. – Вы всегда будете приверженцами Китая.

– Это чушь, – парировала я.

– Ах, извините. Вы ведь проливная китаянка, верно? Того хуже! Не счесть, сколько вас почитают своей родиной Англию – место, какое мало кто из вас и видел-то когда-нибудь!

Хамид бухнул себя в грудь кулаком:

– Мы, малайцы, – истинные сыны этой земли, бумипутра[81]. – Он окинул взором всех вокруг. – Ни один из вас здесь не может называться так.