Книга Путин против Путина. Бывший будущий президент - Александр Дугин

В дни трагических событий на Дубровке адекватными российскими каналами, помогавшими Владимиру Путину, народу, силовикам, показали себя «Первый канал» и «Россия». Они с честью выдержали испытания. Это — действительно национальные СМИ. Странно повело себя ТВЦ. Показалось, будто тогдашний московский мэр Лужков только и ждал, что Кремль оступится, чтобы вновь заиграть свою сомнительную мелодию. НТВ продемонстрировало, что не способно изгнать до конца хмель фрондирующего псевдогуманистического цинизма. В целом СМИ вели себя адекватно, хотя ряд элементов вопиющим образом выходил за рамки национальных стандартов политкорректности. Нити, ведущие к русофобскому лобби, неизменно играющему на понижение статуса России и ее властей, сохранились и до сих пор. Поведение нынешних медиаактивистов, в основном перебравшихся в Интернет, не слишком далеко ушло от прямого пособничества террористам. Их исправит только нервно-паралитический газ. Однако в целом можно сделать вывод о том, как же далеко мы ушли с Путиным от страшных ельцинских времен. До 1999 года террористы давали бы свои пресс-конференции по всем российским каналам, общались бы с «Касьяновым» и «Путиным» по телефону, расстреливали перед облизывающимся «Киселевым» заложников…

«Норд-Ост» стал испытанием Путина еще и в том, что в очередной раз продемонстрировал: вопрос Северного Кавказа и безопасности в целом уперся не в силовые возможности и не в международное сообщество. Он уперся в коррумпированность политического класса — в том числе и военного. Решить эту тему невозможно без реальной и содержательной кадровой революции. Сегодня она не просто возможна, она неизбежна. Владимир Путин обязан придать реальное содержание тому, что он начал. Мы ждем от него, чтобы он продолжал быть самим собой, чтобы он стал наконец самим собой. И мы всем сердцем его в этом поддержим.

Искушение пустотой

Помимо «горячих» внешних и внутренних вызовов и чрезвычайных ситуаций Путину пришлось столкнуться и с вызовом «мирного времени», с мировоззренческим вызовом повседневности. Внутренняя политика России в какой-то момент оказалась на перепутье. С одной стороны, в партийной и парламентской жизни была достигнута предельная ясность: все в руках пропрезидентской «Единой России», которая, в свою очередь, в руках самого Путина. Либеральная, национал-патриотическая и коммунистическая фронда настолько маргинализирована и рассеяна, что никакой угрозы ни для кого не представляет. В обществе все признаки политического консенсуса. Путинская Россия спокойна, сосредоточенна, умиротворёны, управляема. Надо признать, что в таком политическом «замирении» огромную роль сыграли технологии. Пользуясь тем, что российская партийно-политическая жизнь в 90-е была сама по себе искусственной, «театральной», «манипулятивной», кремлевские политтехнологи, — в первую очередь Владислав Сурков — вышибли «клин клином» и довели «балаганный» и «разводочный» характер до абсурда: шоу победило шоу. Иными словами, прямое отсутствие политики — в партийном воплощении — победило «видимость политики», ее суррогат, ее дубль. В политической жизни России остался один политический гигант — «Гулливер» Путин[7]вместе со своей верной «тенью» в лице «Единой России», и несколько второстепенных жестко манипулируемых партийных шоу-проектов — для «демократии».

Деполитизация стала основой «новой политики», и в этом есть много положительного. Откровенно говоря, России сейчас, действительно, не до политики: возня тщеславных и ограниченных себялюбцев — «лидеров», вялых полупенсионных организаций маргиналов-неудачников, игры в партийные шашки лоббистов-олигархов друг с другом и с административным аппаратом — все это никак не затрагивает ни населения, ни реальных проблем, ни конкретных идей и стратегий. Показательно, что у российских партий нет даже намека на последовательную философию политики, повсюду — случайный конгломерат разрозненных популистских лозунгов. Ни у одной из партий нет ни идеологических журналов, ни институтов, ни внятных экспертных центров, ни интеллектуальных фондов. Позитивная сторона деполитизации делает главным и почти единственным политическим субъектом самого Путина, дает ему необъятный мандат политической свободы. То, что ему ничто не мешает, само по себе замечательно: Путин отныне фокус российской политической жизни, полюс ожиданий, надежд и чаяний. Деполитизиация дошла сегодня до своей критической черты, где Путин вполне может сказать, перефразируя Людовика XIV: «политика — это я». Но тут обнаруживается второй аспект проблемы: «если Путин и есть политика, то каково политическое содержание самого Путина?» Конечно, большинство россиян угадывают Путина, интуитивно расшифровывают — даже не столько его слова, сколько его молчание. Микрожесты, мимика, движения, интонации Путина, безусловно, само по себе уже «политический курс», в основных чертах понятный и принятый населением. Путин за Россию, Путин не Ельцин, Путин против олигархов, Путин за повышение ВВП, Путин против безобразий, терроризма и экстремизма, Путин за модернизацию, Путин независим и самостоятелен, Путин силен, отчасти жесток, отчасти терпелив. Это вполне годится на роль политической повестки дня. Это и есть наша политическая повестка дня, но отныне она — по самой логике развития социальных процессов — должна быть переведена из подразумевания в ясные отчетливые формулировки, из намеков — в утверждения, из настроения — в идеологию, из поползновений — в стратегию, из пожеланий — в план. А это требует нового курса.

Демонтаж того, что подлежало сносу, завершен. И на том предыдущем этапе, наверное, действительно, тактически было правильно сообщать нации о второй — позитивной — половине программы лишь намеками. Это деморализовало противников, путало планы тех сил, которые, консолидировавшись, причинили бы серьезные неприятности, если бы Путин провозгласил заранее, что он хочет получить в конечном итоге. Но теперь ситуация существенно, качественно, глубинно изменилась. То, что было достижением предшествующего этапа — деполитизация — в свою очередь, становится угрозой, препятствием, вызовом. Годы эффективной ставки на «технологии» создали в управлении страной определенную инерцию, стали «традицией». И определенным политическим игрокам путинской команды, которые были оптимальны, эффективны ранее, трудно остановиться, перестроиться. А значит, и на самого Владимира Владимировича будет оказываться определенное влияние: раз система намеков и технологий так эффективно сработала ранее, давайте сохраним этот же стиль, давайте создадим новые искусственные политические проекты, блоки и партии, раздадим карты, а потом снова их успешно разложим на составляющие и спутаем. Это искушение пустотой, бессодержательностью. Искушение аполитичностью, отсутствием политики.

Ряд знаковых назначений последних лет на вершине российской власти показывает, что этот сценарий — замораживания деполитизации — вполне реалистичен. Технологическое манипулирование демократией, обоснованное ранее, сейчас может остаться основной стратегией и задержать, а то и вовсе отменить содержательное наполнение российской политической жизни новым — качественным, путинским, державным смыслом. Иными словами, главный субъект российской политики — Владимир Владимирович Путин сегодня стоит перед дилеммой: строить ли на пустом месте новую смысловую политическую конструкцию, делегировать ли, в первую очередь — своим сторонникам из «Единой России», Правительства, Парламента и Совета Федерации мандат на выработку органичной, последовательной идеологии, национальной стратегии, актуальной политической философии или оставить все как есть; законсервировать статус-кво, дергать за ниточки послушных и бессубъектных марионеток, от которых ничего, по сути, не зависит. Этот выбор не очевиден и в любом случае сопряжен с риском. Если Путин решится на строительство содержательной политики, идеологическое оформление полноценной стратегии, он инвестирует свой личный капитал в политическую систему, которая в перспективе сможет жить и развиваться независимо от него. В этом случае Путин делится той концентрацией политической субъектности, которая накоплена им, с другими. Причем не только со своими последователями, но и с возможной оппозицией, которая получает идеологическую легитимацию, содержательность и возможность полноценного идейного и политического диалога. Риск для Путина — очевиден, но такова цена за место в истории, за создание чего-то большего, нежели отдельная личность и даже ее самая головокружительная карьера.