Книга Во имя Ишмаэля - Джузеппе Дженна

Сначала была темнота. Он даже ощупью не стал продвигаться, такая она была плотная, пропитанная пылью. Мертвый воздух. Он стоял на пороге. В бледных солнечных лучах, проникавших из первой комнаты, виден был пол: выщербленный инкрустированный паркет. Он сделал шаг, другой. Поставил на место покривившуюся дверь, ощутив рукой ее легкий вес. Тьма была абсолютная.

Поискал выключатель, шаря рукой по стене. Там не было стены. Скорее он почувствовал металл, что-то вроде сейфа, пластиковую ручку, щели, еще металл, еще один выступ. Потом вдруг зажегся свет.

Он возник неожиданно, но был слабым. Глаза постепенно привыкали. Сюда проникал отблеск какого-то бледного, неяркого освещения. Огни в воде, молчание сонных рыб. Монторси осмотрелся и вздрогнул.

Это была не комната. Он думал, здесь кабинет, возможно, туалет. Но нет. Он стоял в начале длиннющего коридора, очень узкого, конец которого терялся во тьме. Вдоль стен стояли шкафы. Металлические каталожные шкафы. Высотой в два метра — очень длинный ряд, который терялся во всепоглощающей тьме коридора. Ящики каталогов. Вдоль левой стены, той, что выходила на двор палаццо Реале, ряды ящиков периодически прерывались окнами, и молочно-белый свет проникал внутрь помещения через щелки из-за тяжелых, грубых, очень пыльных штор. Мертвый воздух. От неподвижного металла исходил затхлый дух старой бумаги, попортившейся от употребления. От деревянного пола, который скрипел в тишине, прогибаясь и распрямляясь, поднималась горячая сырость, пахнувшая воском и медом.

«Что это такое?» — спросил себя Монторси. Он медленно двигался вперед впотьмах сквозь пыль, дышать становилось все трудней и трудней по мере того, как он удалялся от входной двери. Первое окно слева: он отодвинул тяжелую штору из грубой ткани, и на подушечках пальцев осталась сероватая пленка, заметная при сером свете, хлынувшем со двора: небо снова затягивалось тучами. Он задернул штору. Шаг, два шага. Между первым и вторым окном, у левой стены, он остановился — там свет был более сильным, как будто в сумерках светила лампа. На каждом ящике каталога поблескивала желтая наклейка: буквы и цифры. Он попробовал открыть один: карточки. Карточки на потрепанной, искореженной бумаге. Имена и даты:

Негрини Амос, 21 июля 1923; Негроли Аттилио, 12 марта 1915; Негроли Фабио, 15 марта 1920; Негус, отряд во главе с: см. Е38-Г65-Г66.

Он задвинул ящик обратно. Скрип металла не вязался с медвяным запахом дерева. Итак, это архив. Исторический архив движения Сопротивления.

Он сделал еще шагов десять по направлению к углу, казавшемуся ему тупиком, из которого нет выхода. Но нет, отсюда можно было повернуть налево: каталоги вдоль стены продолжались; новый коридор, примерно той же длины, что и первый. Еще раз налево, до тех пор, пока не наткнулся на стену с закрытой пыльной дверью; к старому дереву было прислонено ведро со строительным мусором, огромная, грубая цепь была заперта висячим замком.

Давид Монторси провел правой рукой по волосам, уже намокшим от пота, приподнял шляпу левой рукой и фыркнул.

Он спрашивал себя, откуда начать свои изыскания, еще он спрашивал себя, имеют ли эти изыскания смысл, и задавался вопросом о том, почему ему не дали помощника, который бы ему посодействовал, потому что здесь надо было потратить целый день, прежде чем что-либо выудить. И потом, по правде говоря, удастся ли выудить какое-нибудь имя или обстоятельство, которое даст ему основание не передавать расследование о ребенке с Джуриати в полицию нравов?

Он фыркнул еще раз, по неприятному стеклянному ощущению в ноздрях сообразил, что надышался пылью, изрядно надышался. И приступил к работе.

Полчаса он потратил только на то, чтобы понять систему, по которой были расположены карточки в архиве, относящиеся к партизанам, к фактам и страницам из летописи Сопротивления. Из этой пучины выплывали на поверхность машинописные буквы, стертые чернила на желтой, огрубевшей от времени бумаге, газетные вырезки с лохматыми краями, и постепенно их поглощали отблески сумрачного света, проникавшего из-за штор, сквозь толщу пыли. Сухой, перегретый воздух раздражал горло и глаза. Деревянный пол со странными мокрыми пятнами по бокам, возле стен, потрескивал в тишине, поскрипывал, подозрительные струи теплого воздуха поднимались от мертвого дерева вверх, к почерневшему потолку, в трех метрах от неровной поверхности паркета. Стершиеся лица, причесанные волосы — мягкие, давно прошедшие летние дни, — широкие, просторные одежды, истончившаяся бумага фотографий. Партизаны: имена, буквы — мертвые и живые, они снова возрождались из недр картотеки.

Расположение картотеки было следующим: в первом коридоре — личные карточки партизан (но все ли тут партизаны? Ведь были тысячи и тысячи погибших и тысячи выживших); во втором коридоре, за углом, — историческая реконструкция событий, систематизированных при помощи цифровых индексов, которые Монторси еще не успел расшифровать, и, наконец, дальше, если еще раз повернуть налево, будет последний коридор, с более широкими ящиками, плотно набитыми газетными вырезками, разложенными по датам.

Лестница на колесах скрипела, царапая пол двумя ножками без колесиков. Монторси полез наверх — казалось, он поднимается на кладбищенский колумбарий, и на кладбище этом можно было задохнуться от запаха дерева, от таинственного стрекотания ненасытной древней моли, от плотной пыли, той, что легче праха костей. Раскрошившиеся кости, высохшие хрящи погибших газет — «Унита», «Пополо», «Коррьере», различных местных изданий — «Провинча», «Воче». И карточки, с подчеркиваниями, исписанные вручную неуверенным, неторопливым почерком, и другие, отпечатанные на машинке.

Из угла между первым и вторым коридором, в пальто, провонявшем горячей сыростью, Монторси в отчаянии глядел на сотни архивных ящиков, на стены, утонувшие в рядах шкафов, недоступных из-за обилия цифр. И этот медово-восковой запах пола…

Возможно, следует вернуться, когда здесь будут служащие.

Он дошел до тупиковой стены в конце третьего коридора, снял намокшее пальто, сложил его и бросил на ведро. Снова принялся искать.

Вскоре он наткнулся на карточку: «Джуриати, мученики», которая отсылала его к двум именам (см: Джардино, Роберто и см. Кампеджи, Луиджи) и к исторической справке «Мученики Джуриати». Он попробовал отыскать последнюю. Ее не было. Он попытался поискать по заголовку «Стадион Джуриати» — такая карточка существовала. Но его ждало разочарование: сведений в ней было крайне мало, только небольшой список данных, а дальше бумага была разорвана. Можно было разглядеть только две даты (24 января и 2 февраля 1945-го) и список имен. Больше ничего. Никакого намека на то, что там произошло. Он записал имена. Четырнадцать имен. Два совпадали с именами, к которым отсылала первая карточка: Роберто Джардино и Луиджи Кампеджи входили в эту печальную компанию. Их расстреляли? В разные дни? Это случилось до расправы на Джуриати? И что произошло на Джуриати? Он подумал о мемориальной доске. Когда ее установили?

Необходимо было просмотреть одну за другой личные карточки погибших партизан.