Книга Берлин, май 1945 - Елена Ржевская

— Чьи это дети? — спросил Быстров у вице-адмирала Фосса.

Он только что доставил его сюда, в подземелье. Фосс имел задание — добраться к гроссадмиралу Деницу, чтобы передать ему завещанную Гитлером верховную власть и приказ: продолжать войну во что бы то ни стало. О капитуляции не может быть и речи!

Вместе с остатками бригады Монке, оборонявшей рейхсканцелярию, Фосс пытался прорваться из окружения в районе Фридрихштрассе, но был взят в плен.

Быстров вез по улицам капитулировавшего Берлина вице-адмирала Фосса, представителя военно-морских сил в ставке Гитлера. Навстречу брели понурые колонны пленных.

Фосс неотрывно смотрел в стекло машины. Страшные, дымящиеся развалины. Толпа берлинцев у походной кухни, где русский повар раздает горячий суп… Развороченные баррикады, через которые карабкалась машина и ползла дальше по узким тропкам, выбитым на заваленных обломками, щебнем, мусором улицах…

* * *

— Вы знали этих детей? — спросил майор Быстров.

Фосс кивнул утвердительно и, спросив разрешения, изнуренно опустился на стул.

— Я их видел еще вчера. Это Гайди, — он указал на самую младшую девочку.

Перед тем как прийти сюда, он опознал Геббельса и его жену.

Геббельс со свитой корреспондентов приезжал летом 1942 года на тяжелый крейсер «Принц Ойген», которым командовал Фосс. Геббельсу он обязан своим выдвижением. И не так давно, всего лишь в феврале, когда ставка переехала в Берлин, Геббельс с женой и Фосс были приглашены к гроссадмиралу Деницу на семейный ужин. Разговор был разнообразным, касался и организации обороны Берлина. «Мы говорили о необходимости строительства более мощных уличных укреплений и более широкого привлечения к обороне молодежи из числа фольксштурмовцев, но все эти вопросы были затронуты поверхностно и как бы мимоходом». И приятный вечер не нарушался вторжением тревожных мыслей.

Загнанные событиями в подземелье, они встретились здесь как старые знакомые. А вчера, перед тем как уйти отсюда с бригадой Монке, он, прощаясь с Геббельсом, услышал от него: «Для нас теперь все проиграно». Жена Геббельса добавила: «Нас связывают дети, с ними теперь нам никуда не уйти».

Майор Быстров и Фосс вдвоем находились в этой сырой, страшной комнате подземелья, где под одеялами лежали дети.

Фосс был потрясен, опустошен, сидел сгорбившись. Молчали. Каждый думал о своем.

В тот же день майор Быстров поведал мне о случившемся вслед затем. Фосс, этот, казалось, сникший совсем человек, внезапно сорвался с места, бросился бежать. Быстров — за ним по коридору темного подземелья. Вот-вот тот скроется в закоулке, канет в неведомые тайники. Но настиг его и понял — то был порыв отчаяния, без цели, без надежды скрыться.

* * *

Детей обнаружил в одной из комнат подземелья старший лейтенант Ильин 3 мая.

Они лежали на двухъярусных кроватях, одетые в длинные ночные сорочки или пижамы из светлой ткани, в которых они в последний раз легли в постели. На их лицах был темный румянец от действия цианистого калия, и дети казались живыми, спящими.

Впоследствии, прочитав эти строки, Л. Ильин написал мне письмо:

«Вот я и есть тот самый старший лейтенант Ильин, большое спасибо, что не забыли вспомнить… Были я, мой солдат Шарабуров, Палкин и еще один солдат, фамилию его не знаю, по национальности еврей, и был дан на всякий случай в качестве переводчика.

В то время стреляли мы, стреляли в нас, но, к счастью, остались живы. «Вальтер» 6,35 мм, заряженный, с запасной обоймой мной был взят у Геббельса в кабинете в столе, там были еще два чемодана с документами, два костюма, часы. Часы Геббельса сейчас находятся у меня, мне их дали как не представляющие никакой ценности, и я их храню как память.

3 мая, уже немного освободившись, бродил по рейхсканцелярии и продовольственным складам. Ну что ж, теперь это уже забытая история… Ну вот и все, что я хотел написать.

…А в комнате, где лежали отравленные дети, абсолютно ничего не было, кроме постельной принадлежности. Я спросил через своего переводчика, почему отравили детей, они не виноваты».

* * *

В госпитале имперской канцелярии среди медицинского персонала нашелся врач, причастный к умерщвлению этих детей, Гельмут Кунц. Он работал в санитарном управлении СС Берлина, а 23 апреля, когда санчасть была распущена, его направили в имперскую канцелярию.

Небритый человек с запавшими глазами в эсэсовской форме говорил прерывисто, вздыхал, сплетал и расплетал пальцы рук. Он был, пожалуй, единственный тут, в подземелье, кто не утратил впечатлительности, нервного отношения ко всему, чему был свидетелем. Он рассказал:

«27 апреля перед ужином, в 8–9 часов вечера, я встретил жену Геббельса в коридоре у входа в бункер Гитлера, она мне сказала, что хочет обратиться ко мне по одному очень важному поводу. И тут же добавила: сейчас такое положение, что, очевидно, нам с ней придется умертвить ее детей. Я дал свое согласие».

1 мая он по телефону был вызван из госпиталя, находившегося в 500 метрах от «фюрербункера».

«Когда я пришел в бункер, то застал в рабочем кабинете самого Геббельса, его жену и государственного секретаря министерства пропаганды Наумана, которые о чем-то беседовали.

Обождал у двери кабинета примерно минут 10. Когда Геббельс и Науман вышли, жена Геббельса пригласила меня зайти в кабинет и заявила, что решение уже принято (речь шла об умерщвлении детей), так как фюрер умер и примерно в 8–9 часов вечера части будут пытаться выйти из окружения, а поэтому мы должны умереть. Другого выхода для нас нет.

Во время беседы я предложил жене Геббельса отправить детей в госпиталь и передать их под опеку Красного Креста, на что она не согласилась и заявила, пусть лучше дети умирают.

Минут через 20 в момент нашей беседы вернулся в рабочий кабинет Геббельс и обратился ко мне со словами:

«Доктор, я вам буду очень благодарен, если вы поможете моей жене умертвить детей».

Геббельсу, так же как и его жене, я предложил отправить детей в госпиталь под защиту Красного Креста, на что он ответил:

«Это сделать невозможно, ведь все-таки они дети Геббельса».

После этого Геббельс ушел, и я остался с его женой, которая около часа занималась пасьянсом.

Примерно через час Геббельс снова вернулся вместе с зам. гауляйтера по Берлину — Шахом, и, поскольку Шах, как я понял из их разговора, должен уходить на прорыв с частями немецкой армии, он простился с Геббельсом…

После ухода Шаха жена Геббельса заявила:

«Наши сейчас уходят, русские могут в любую минуту прийти сюда и помешать нам, поэтому нужно торопиться с решением вопроса»…

Геббельс возвратился к себе в рабочий кабинет, а я вместе с его женой пошел в их квартиру (в бункере), где в передней комнате жена Геббельса взяла из шкафа шприц, наполненный морфием, и вручила мне, после чего мы зашли в детскую спальню, в это время дети уже лежали в кроватях, но не спали.