Книга Каникулы Рейчел - Мэриан Кайз

Мисти, должно быть, почувствовала, что о ней говорят, потому что вдруг оторвалась от газеты и показала нам два поднятых пальца. Этот жест в наш адрес сопровождался взглядом, полным омерзения. Моя душа разрывалась на части от восхищения и ревности.

– Каждый день решает кроссворды в «Айриш таймс», – прошептал Кларенс. – Такая загадочная.

– И ничего не ест, – подал голос Эймон с луноподобным лицом и такой же задницей.

– Ее зовут Мисти О'Мэлли? – вполголоса спросила я.

– Так ты все-таки слышала о ней? – голос Майка прозвучал почти испуганно.

Я кивнула.

У Майка сделалось такое лицо, как будто он сейчас заплачет. Но он взял себя в руки и только заметил:

– По-моему, эта ее книга – сплошная белиберда.

– Кажется, она получила какую-то награду? – спросила я.

– Вот я и говорю, – мрачно подтвердил Майк.

– Сколько букв, Мисти? – вдруг выкрикнул Кларенс.

– Отвяжись, ты, толстозадый, – злобно ответила она, не поднимая глаз.

Кларенс вздохнул, и на лице его отразилась собачья преданность.

– От писательницы можно было ожидать более художественного оскорбления, чем «толстозадый», – едко заметил Майк.

Она подняла глаза и сладко улыбнулась.

– А-а, Майк! – выдохнула она и покачала головой. На ее рыжие волосы упал свет, и они засияли золотом. Она выглядела такой красивой, такой соблазнительной. Кажется, я ее недооценила. И Майк, похоже, чувствовал примерно то же самое, что и я. Он просто застыл на месте. Я боялась пошевельнуться. Они смотрели друг на друга долгим напряженным взглядом.

Но погодите! Она еще не все сказала:

– Майк, я попрошу, чтобы тебе добавляли бром в пищу. Может, тогда ты наконец от меня отстанешь? – И она хищно улыбнулась.

Майк побледнел, как полотно. Она же неторопливо сложила свою газету и медленно выплыла из комнаты. Все глаз не сводили с ее стройных бедер. Пока она не вышла, никто не издал ни звука. Потом, как будто в состоянии легкого опьянения, они снова переключили внимание на меня.

– Она разбивает мне сердце, – пожаловался Кларенс, и в его голосе слышалось обожание. – Хорошо, что теперь у нас есть вы. Мы будем ухаживать за вами. Вы ведь не будете жестоки с нами?

Маленькая стервозная сучка, подумала я. Нет уж, ни за какие коврижки я не стану вести себя так, как она. Я буду такой милой, что меня все здесь полюбят. Хотя, разумеется, я не собираюсь ни с кем здесь связываться. И все-таки, помимо своей воли, я почувствовала, что побаиваюсь ее…

Потом кто-то крикнул:

– Уже без пяти два!

И все всполошились:

– О господи!

Они быстро затушили свои сигареты, допили чай, вскочили и устремились вон из комнаты. При этом они добродушно приговаривали: «Ну что, пошли на позорище», или «сегодня меня будут поджаривать», или «лучше бы с меня заживо кожу содрали»

– Пошли, – скомандовал Майк.

10

Майк схватил меня за руку и поволок по коридору.

– Это Аббатские апартаменты? – с сомнением спросила я, попав в обшарпанную комнату, абсолютно пустую, если не считать расставленных полукругом стульев.

– Так, – в голосе Майка слышались панические нотки. – Садись вот сюда. Скорее, Рейчел, скорее!

Я села, Майк устроился рядом.

– Послушай, – сказал он взволнованно. – Я тебе дам несколько советов. Возможно, это будет самое важное из всего, чему ты здесь научишься.

Я нервно придвинулась поближе.

– Никогда! – судорожно выдохнул он и тут же глотнул воздуха. – Слышишь, никогда!

Еще один глубокий вдох. Я придвинулась еще ближе.

– Никогда, – повторил он, – не садись вон на тот стул, и на тот, и вон на тот. Занятие длится, по крайней мере, два часа, и от твоей задницы останутся лохмотья, если сядешь на те стулья. Смотри, я еще раз покажу тебе их…

Только он начал показывать, как двери распахнулись, в комнату ввалились прочие пациенты и принялись громко негодовать, что все хорошие места уже заняты. Я сразу же почувствовала себя виноватой, ведь у них, у бедных, и так сплошные проблемы, так хоть посидели бы на удобных стульях.

Кроме нас с Майком пришло еще шесть человек, в основном те, кто был и в столовой. К сожалению, того симпатичного парня – наркомана, которого я заметила, среди них не было. Здесь были Майк, писательница Мисти, Кларенс, Чаки – моя соседка по комнате, и Винсент-злючка. Когда я увидела Винсента, у меня внутри все сжалось. Он просто полыхал злостью. Я боялась, что он спикирует и на меня, невзирая на то, что я теперь товарищ по несчастью. Шестым был пожилой человек, которого в столовой я не заметила. В одном я была уверена: он не поп-звезда. Либо звезды занимались в отдельной группе, что было вполне вероятно, либо все они ушли к Барри Грант или Кислой Капусте.

– Хорошо, что у нас появилась еще одна женщина, – сказала Чаки, – теперь установилось некоторое равновесие.

Я поняла, что это она обо мне. Да, конечно, теоретически так оно и получалось, но поскольку я не собиралась в этом участвовать, то о каком равновесии речь?

Наконец появилась Джозефина. Я с большим интересом изучила ее. Она показалась мне абсолютно безвредной. Я никак не могла понять, почему все они ее так боятся. Джозефина напоминала монахиню, но современную, этакую монахиню-хиппи – во всяком случае, в ее понимании. Лично я не вижу ничего хиппового в том, что женщина носит юбку из шерстяной фланели ниже колена и при этом у нее короткие растрепанные седые волосы, заколотые сбоку коричневой заколкой. Но она показалась мне симпатичной, по крайней мере, приятной. Круглыми голубыми глазами она очень напоминала актера Мики Руни.

Джозефина села, все разом опустили глаза и принялись внимательно изучать собственные колени. Никакого смеха, никаких разговоров. Мертвая тишина. Она все длилась, длилась и длилась. Это даже забавляло меня. Я с удивлением переводила взгляд с одного на другого. Почему они так волнуются?

Наконец Джозефина сказала:

– Как-то неловко вот так молчать. Джон Джоуи, может быть, вы расскажете нам свою историю?

Все с облегчением вздохнули.

Джоном Джоуи оказался тот самый пожилой человек. То есть на самом-то деле он был просто древностью, с кустистыми бровями, в черном костюме, лоснящемся от старости. Потом я узнала, что этот костюм он надевал по особым случаям: свадьбы, похороны, особо выгодная продажа скота или занятия в реабилитационном центре, куда его упрятала племянница.

– Э-э… ну… ладно, – обреченно пробормотал Джон Джоуи.

Когда же начнутся крики и оскорбления, интересно знать? Я думала, групповая терапия – нечто гораздо более энергичное и… отталкивающее. Жизнеописание Джона Джоуи заняло около пяти секунд. Он вырос на ферме, никогда не был женат и всю жизнь прожил на той же ферме со своим братом. Все это он записал на странице, вырванной из школьной тетрадки. Читал он медленно и спокойно. Ничего интересного. Закончив, он с застенчивой улыбкой вымолвил: «Вот и все» – и вновь погрузился в изучение своих больших черных ботинок. Снова воцарилось молчание.