Книга Художник и его мамзель - Ольга Клюкина

Чтобы очнуться от воспоминаний, Люба даже помотала головой и украдкой вздохнула. Нужно было как можно скорее избавляться от привычки мысленно разговаривать с Денисом и что-то ему все время доказывать.

Его больше нет и никогда не будет.

Зато скоро должен прийти Павлуша.

Хуже всего, что Люба не знала точного времени, когда художник должен был вернуться домой, и ей приходилось торопиться.

Впрочем, гостиничная выучка ее и сейчас не подвела, и Люба действовала на первой «кухонной скорости».

Одной рукой она мешала шипящую на сковороде картошку, а другой – мыла, резала, крошила, расставляла, искала штопор…

Сколько раз так было: только она закрывала свою «харчевню» и отправлялась спать, как сразу же раздавался стук в дверь, и в кафе вваливалась целая толпа гаишников, которых нужно было кормить, поить, обслуживать.

Наконец в общих чертах все было готово. Как настоящий художник, Люба в последний раз оглядела стол, даже с разных позиций – от двери, от плиты и даже от окна, любуясь своим произведением домашнего искусства.

Кухонный стол теперь был похож на маленький оазис, который выглядел почти вызывающе среди окружающей разрухи.

«Пусть знает, как я умею платить добром за добро», – улыбнулась про себя Люба, поспешно снимая замызганный Шурочкин фартук.

Пора было и себя как следует привести в порядок. Наскоро ополоснувшись под душем, Люба нарядилась в вечернее платье на тонких бретельках, которое вчера произвело среди художников фурор, и принялась за макияж.

Павлуше придется привыкать к тому, как должны выглядеть настоящие, стопроцентные женщины, а не всякие там Шурочки. Но главное для первого раза – не перегнуть палку. Все-таки художники – люди пугливые, не такие, как все, и требуют бережного с собой обращения.

Люба посмотрела на себя в зеркало и решила, что еще никогда в жизни она не выглядела лучше. Глаза блестели и казались огромными, волосы мягкими волнами спускались по обнаженным плечам, кожа была – словно перламутровая… Или освещение в квартире было такое необычное?

«Наверное, я на самом деле влюбилась, – в который раз призналась сама себе Люба. – Говорят же, что у влюбленных даже ресницы загибаются по-другому и выражение лица сразу меняется. К тому же он такой знаменитый».

Теперь, когда она была готова к приему, Люба еще раз с любопытством осмотрелась по сторонам и заглянула в другую комнату.

В маленькой спальне, где из мебели помещались только широкая кровать и журнальный столик, в страшном беспорядке валялись газеты, журналы, книги, коробки из-под конфет, шоколадные обертки, пластиковые ведерки из-под мороженого. На подоконнике стояла маленькая иконка.

Судя по конфетным оберткам, это было безраздельное владение Шурочки, куда давно не ступала нога человека.

Люба включила свет и вздрогнула от неожиданности: все стены спальни были увешаны портретами молодой Шурочки.

Портреты были разных размеров, в красивых рамочках и вовсе без рамок, но Шурочка на них была еще совсем молодой: с волосами до плеч и загадочной, немного насмешливой улыбкой.

Казалось, она внимательно наблюдала за Любой и с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Как будто хотела сказать: видишь, когда-то и я была моделью, мечтала о вечной любви, и думала, что всегда останусь молодой! Полюбуйся, у меня все это было…

За прошедшие годы лишь ее улыбка совсем не изменилась. И как только Павлуша сумел так точно ее изобразить? А прикидывался, что ничего не умеет…

Лучше бы Люба сюда не заходила, потому что при виде этой картинной галереи у нее почему-то резко испортилось настроение.

Она потянулась, чтобы взять с журнального столика развернутую плитку шоколада, но тут же замерла на месте: в дверь кто-то позвонил.

«Если это Павлуша, он откроет дверь своим ключом, соседей пускать не буду», – решила Люба.

Звонок был настойчивым, долгим, а потом стало слышно, как в замочной скважине зашевелился ключ.

Люба упала на кровать и закрыла лицо первой попавшейся книгой, которая ей подвернулась под руку.

– Сашка, ты дома? – послышался в коридоре голос Павлуши, и Люба еще сильнее вжалась в кровать.

Только теперь она поняла, что, продумав во всех подробностях сервировку стола и макияж, она забыла о самом главном: придумать, какие скажет первые слова. Ведь нужно как-то обыграть момент встречи, устроить что-нибудь забавное, веселое. Ведь сюрприз же!

На худой случай, с невозмутимым видом открыть дверь и спросить: «Вы к кому, молодой человек? Вы ошиблись квартирой. Теперь здесь я живу, здесь все мое». Или еще что-нибудь в этом же роде. А потом засмеяться и впустить Павлушу в его собственный дом.

Не слишком оригинально, конечно, но хоть что-то.

Но теперь все равно время уже было упущено.

– Сашка, ты здесь? – переспросил Павлуша, заглядывая в комнату. – Спишь, что ли?

Люба не нашла ничего лучшего, чем убрать книгу с лица и сказать:

– Здрасьте…

– Здрасьте… – отозвался Павлуша и, помолчав, спросил: – А ты, красавица, что тут делаешь?

– Читаю, – сказала Люба, показывая на раскрытую книгу.

– А-а-а… А Сашка где? Я имею в виду мою жену?

– Уехала в Питер.

– Значит, все-таки уехала… Понятно. Я так и знал.

И на лице его отразились только недоумение и усталость.

Люба поневоле отвела в сторону взгляд. Ей все-таки было бы приятнее, если бы Павлуша по этому поводу выразил хоть какие-то эмоции.

– Я так и знал… – повторил Павлуша. – Что поделаешь? Трудно остановить поезд, который мчится на полной скорости. Остается только ждать, когда он пойдет по обратному расписанию. Все равно другого пути у меня нет.

Не снимая плаща, он присел на край кровати, и лицо его теперь и вовсе напоминало застывшую маску. Глаза были холодными, чужими.

Никогда прежде она не видела Павлушу таким отстраненным и даже не предполагала, что он может так смотреть – как будто все время мимо, сквозь нее…

– А я гляжу, в комнате свет горит, – вздохнул он, качая головой, словно все еще пытаясь отогнать от себя последние сомнения. – Погоди, но как ты-то здесь оказалась?

Люба отложила в сторону книгу и начала подробно рассказывать о том, как случайно встретила в музее Шурочку и как та продала ей диван.

Она не стала сейчас говорить о ремонте и о покрашенных полах: Павлуша лучше других знал, что в действительности у нее не было своего угла.

Но почему бы ей на самом деле не купить впрок что-нибудь полезное для жизни, например диван? С чего-то ведь надо когда-нибудь начинать?

– А я почему-то до последней минуты надеялся, что она не найдет денег на билет, – помолчав, сказал Павлуша. – Нарочно предупредил всех наших знакомых, чтобы ни под каким видом ей не давали. Получается, это ты ее финансировала? Теперь придется высылать ей деньги на обратный билет. Вот еще новая морока.