Книга Большой секрет Мэтти - Донна Клейтон

Подойдя вплотную, Коннор заключил ее в свои крепкие объятия.

– О, Мэтти, – тихо проговорил он. – Моя Мэтти. Да поможет вам Бог.

Она наслаждалась утешением, прижавшись щекой к широкому плечу Коннора. Закрыв глаза, она вдыхала его аромат. Впитывала жар. Наслаждалась передышкой, которую он предоставил ей.

– Для вас это наверняка было кошмаром, – нежно шепнул он ей на ухо. – И для ваших родителей тоже.

Она кивнула.

– Папа и мама не смогли больше жить здесь, поэтому они уехали во Флориду и поручили мне управлять отелем «Тропа мира». Сейчас у них все хорошо, они стараются залечить рану. – Слезинка выкатилась из уголка ее глаза. – Но они, конечно, все помнят. Никто из нас никогда не забудет Сьюзен и то, что с ней произошло.

– Дорогая… – Коннор снова притянул ее к себе, заставив поднять голову, и заглянул ей в глаза. – Такое не забывается. Это… это невозможно.

В минуту слабости Мэтти вдруг призналась:

– Бывают моменты, когда я хотела бы вырвать это воспоминание из своей памяти. Невыносимо знать, что моя сестра испытывала боль, что над ней нависала смертельная опасность, а я ничего не смогла с этим поделать.

Молчание Коннора было проникнуто сочувствием. Сострадание было и в мягкой глубине его глаз. Время, казалось, остановилось. Всматриваясь в его красивое лицо, Мэтти почувствовала некоторое успокоение, что случалось очень редко в ее жизни.

– В ту ночь, когда мы впервые встретились, – сказала она ему чуть окрепшим голосом, – была годовщина смерти Сьюзен. Мне было так грустно, – она улыбнулась, – но… вы очень помогли мне, Коннор. Помогли мне пережить эту страшную ночь. И за это я хочу поблагодарить вас.

Коннор широко улыбнулся.

– Если это действительно так, тогда я доволен. – Сделав паузу, он спросил: – А что сучилось с ним? С мужем вашей сестры, я имею в виду.

– Джим в тюрьме. Он будет находиться там до конца своих дней. Не каждый убийца бывает осужден на такой срок, особенно если его преступление не было расценено как умышленное. Но нам повезло. Мы добились справедливого наказания за смерть Сьюзен.

Коннор нежно провел пальцами по ее щеке, подбородку. У Мэтти сложилось впечатление, будто он знает, что скоро им придется расстаться, и ценит каждый миг, пока находится рядом с ней. У нее потеплело на сердце.

Она легко оттолкнулась ладонями от его груди.

– Мне пора. Спасибо, что выслушали меня. Я… хотела, чтобы вы поняли.

Он недоуменно поднял брови.

– Понял?

Она кивнула.

– Меня.

Это все, что она могла позволить себе сказать в этот момент.

Завтра, мысленно пообещала ему Мэтти. Когда ее гости будут в пути, она будет иметь полное право все рассказать Коннору.

Его лицо просветлело. Видимо, он получил ответ на свой собственный вопрос.

– Вот вы и объяснили, почему до сих пор одиноки, – сказал он. Отступив на шаг, он удовлетворенно кивнул. – Почему вы… не замужем.

Его вывод был правильным, но только частично. Вся правда заключалась в том, что Мэтти чувствовала себя виноватой, не поведав Коннору о своей деятельности. Она хотела рассказать ему то, что могло бы помочь ему понять все остальное. Но это она сделает завтра утром.

Коннор нахмурился. Какая-то мысль, видимо, тревожила его.

– Но, Мэтти, не можете же вы из-за того, что случилось с вашей сестрой…

Увидев, как крепко он сжал губы, Мэтти поняла, что ему трудно подобрать нужные слова.

Он посмотрел вдаль, потом снова перевел взгляд на нее.

– Если вы выключите себя из жизни, то приговорите себя к такому же наказанию, какое получил убийца Сьюзен.

Обжигающие слезы хлынули из глаз Мэтти. Шок сковал все ее тело. Она никак не ожидала, что Коннор поставит ее на один уровень с Джимом.

До этого момента Мэтти считала, что избегала близких отношений с мужчинами и сторонилась их потому, что работа с женщинами, подвергшимися насилию, требовала соблюдения полной секретности. И это помогало ей завоевать доверие женщин, которых она приютила.

Таких женщин, как Бренда.

Но Коннор низверг это до чего-то совершенно ужасного, сравнил ее уединенную жизнь с тюремным заключением. Сравнил с Джимом.

Мэтти была в ярости.

– Я не настолько глупа, – отчеканила она. – И отнюдь не верю, что каждый мужчина, встретившийся мне, способен к такому насилию, какое проявил Джим по отношению к Сьюзен.

Сила ее гнева заставила Коннора попятиться.

– Успокойтесь. Я вовсе не намеревался ставить под сомнение ваши умственные способности, Мэтти.

Она рывком открыла дверцу своей машины.

– Подождите! – воскликнул Коннор. – Я очень сожалею, что вы поняли мои слова превратно. Я ведь не говорил…

Мэтти повернулась к нему.

– Знаете, я не всегда жила монашкой, – выпалила она. – Я ходила на свидания. Много раз, представьте, вы, сердцеед. Но есть вещи… поважнее, чем… чем… мужчины.

Ну почему она стала вести себя с Коннором так враждебно? Неужели действительно ляпнула, что не жила монашкой? Неужели и впрямь назвала его сердцеедом?

О боже!

Издав тихий стон, Мэтти выехала на дорожку, ведущую к ее дому.

Да, она вела себя неподобающим образом, но ведь он ошеломил ее. Сбил с толку.

Мэтти всегда относилась к своему затворническому образу жизни как к чему-то благородному. Она вела уединенную жизнь потому, что секретность была важной частью ее работы с жертвами жестокого обращения. Эти женщины вынуждены были скрываться по соображениям безопасности.

Мэтти считала свой образ жизни достойным восхищения. Но когда Коннор обвинил ее в том, что она сама отправила себя в заточение, сравнив ее с зятем-убийцей, Мэтти почувствовала себя так, будто ей дали пощечину.

Она выключила двигатель, но продолжала сидеть в машине.

А может быть, Коннор прав? Не приговорила ли она себя к пожизненному одиночеству? Может, смерть сестры побудила ее открыть свое сердце навстречу пострадавшим женщинам, но закрыла его для любви?

Она неосознанно прижала пальцы к губам. Воспоминание о поцелуе Коннора было настолько сильным, что заставило ее сердце учащенно биться.

Взяв свою сумочку с соседнего сиденья, она распахнула дверцу и вышла из машины.

Мэтти посвятила пять лет жизни своему делу. Так неужели она позволит одному человеку заставить ее усомниться в необходимости этого дела?

В туфлях на высоких каблуках было трудно идти по неровному газону, поросшему травой.