Книга Так задумано свыше - Джулия Тиммон

Меня обуревает желание сию секунду уйти отсюда под любым предлогом. Я уже набираю в легкие воздуха, намереваясь разразиться длинной тирадой о внезапной головной боли, необходимости как можно скорее прилечь и о том, что мне очень жаль, когда Эдвин произносит ровным слегка задумчивым голосом:

— Мы встречались с Элисон полтора года. Срок немалый, согласны?

— Гм… — Растерянно моргаю. Стало быть, в тот день, когда мы познакомились, у него еще никого не было. Точнее, не было ее, единственной и самой желанной, этой проклятой вспышки. Одергиваю себя. Как можно пылать злобой к человеку, которого ты в глаза не видела? Может, эта Элисон и в самом деле во всех смыслах достойна любви и восхищения? Вздыхаю. — Полтора года… — Мы с Дугласом встречались два. — Да, срок приличный. Во всяком случае, это не две недели и не месяц. Многие парочки разбегаются намного раньше. Впрочем, разбегаются, не успев друг к другу привыкнуть, наверное, лишь те, кто изначально не подразумевает ничего серьезного… А у вас…

Господи, что я несу?! И какая мне, к черту, разница, месяц они встречались или год? Надо или уйти, или вообще его не слушать, сидеть и время от времени кивать. Пусть выговорится, если ему так нужно…

Уйти не удается, так как Эдвин продолжает:

— У меня к ней никаких претензий. Она красивая, с удивительным чувством юмора, заводная, но, когда надо, может быть вдумчивой и ответственной. Словом, мечта любого мужчины.

Отчаянно пытаюсь думать о постороннем, но отчетливо слышу и впитываю каждое его слово. Красивая… мечта любого мужчины… Проклятье! Никогда в жизни мне не было так тяжко выслушивать, насколько замечательными бывают другие женщины. Окажись сейчас Элисон перед нами, ей-богу, я бы выкинула номер. Вылила бы ей вино на голову или взяла бы с соседнего столика разноцветный десерт и впечатала бы его в ее прекрасное личико. Сижу, будто парализованная. Губы, нос, лоб — все напряжено так, что кажется, будто сейчас лицо расколется.

— Уверен, она могла бы стать и неплохой женой, и заботливой матерью, — добавляет Эдвин с видом человека, повторно переживающего в воображении события из милого сердцу прошлого. — И я любил ее… Да-да, любил.

Можно подумать, я доказываю обратное! — нетерпеливо думаю я.

— Своеобразной, спокойной любовью, — произносит Эдвин и на время умолкает.

Мои растерянность и гнев переливаются в сущее бешенство. Буравлю его взглядом сквозь свои чертовы очки и насилу удерживаюсь, чтобы не ударить по столу рукой или не выскочить из ресторана вообще без слов.

Приносят заказ. Эдвин берет нож и вилку и принимается ловко и неспешно отрезать кусок от какой-то коричнево-желтой лепешки. Я в свою тарелку даже не смотрю.

— Кое-кто из моих друзей считает, что я должен был всеми правдами и неправдами спасти эти отношения, — говорит Эдвин. Он грустно улыбается и отправляет кусок в рот.

Моему терпению наступает предел. Меня охватывает острая потребность причинить собеседнику боль, хоть и где-то на краю сознания я понимаю, что это жестоко, бессмысленно и низко. Впервые за все время, что мы общаемся в Лос-Анджелесе, улыбаюсь, но отнюдь не детской, а едва заметной ядовито-насмешливой улыбочкой и ненавижу себя за это, но не могу остановиться. В любом случае с минуты на минуту мы навек расстанемся, и Эдвин, даже если в первую минуту ему будет плохо, уже завтра выбросит из головы чокнутую дамочку.

— Почему же она вас бросила? — спрашиваю я беззаботным голосом. — Нашла парня получше? Или посчитала, что становиться матерью и домохозяйкой ей слишком рано? Захотела еще погулять?

Эдвина мой тон явно ставит в тупик. Он на мгновение замирает с вилкой и ножом в руках и, не спуская с меня глаз, в которых отражается недоумение, медленно опускает руки.

— Послушайте, — слегка прищуриваясь, говорит он, — если вам наскучил этот разговор, то так и скажите.

— Вовсе нет, — заявляю я, сама не зная, чего от себя ожидать. — Даже наоборот. — Потребность изысканно помучить не отпускает меня, а желание убежать отходит немного в сторону, но готово в любую секунду вытеснить другие чувства. — Мне очень интересно, продолжайте. — Откидываюсь на спинку стула, немного отодвигаюсь от стола и закидываю ногу на ногу. Будь в моей сумочке пачка сигарет, я, дабы выглядеть более вызывающе, непременно закурила бы, хоть сигаретами никогда даже не баловалась.

Эдвин внимательно смотрит на меня и не спешит возвращаться к своей невеселой истории. В какое-то мгновение мною, вопреки моей раздраженности и негодованию, овладевает страх: а вдруг он больше не добавит ни слова? Убей не пойму, чего мне нужно.

— Элисон не бросила меня, — медленно произносит Эдвин. — Мы разошлись по обоюдному согласию. Мирно побеседовали, все обсудили и… — Он на мгновение умолкает и смотрит на меня так, будто оценивает, достойна ли я знать окончание рассказа.

Замираю, стараясь ничего не выражать ни движением, ни словом.

— Все дело было в том, что Элисон не устраивали мои странности, — продолжает Эдвин.

Немного наклоняю голову набок. Вот это уже по-настоящему любопытно.

— Она долго терпела, но потом не выдержала и обвинила меня в том, что периодами я будто отдаляюсь от нее на сотни миль, становлюсь рассеянным, перестаю уделять ей внимание… Я мог бы попытаться заверить ее, что это неправда — так поступила бы половина моих знакомых. Но я не стал это делать… — Эдвин опять печально улыбается и какое-то время молча ест.

Я о еде даже не вспоминаю, будто сижу не в ресторане, а на научном симпозиуме, где жевать дурной тон и даже запрещено. Мысли перепутались. Что он подразумевает под этим «отдаляюсь»? Почему так происходило? На что он переключался? Нет, сбегать рановато. Интересно дослушать. К чему мне это? Не знаю.

Эдвин молчит и молчит. Я, сгорая от любопытства, спрашиваю:

— Значит, вы действительно временами становились рассеянным?

Эдвин вздрагивает, будто никак не ожидал услышать подобный вопрос, и поднимает на меня глаза.

— Да, — прямо отвечает он.

— С чем это было связано? — осторожно интересуюсь я.

Эдвин усмехается.

— С одной давней историей, которая сейчас уже кажется мне прекрасной выдумкой.

У меня перехватывает дыхание, щеки заливаются румянцем. Нет, говорю себе я, боясь снова увлечься безумной идеей о судьбе, желающей нас свести, и прочих глупостях. Он имеет в виду совсем другое и сейчас расскажет что.

Эдвин смеется грустно-мечтательным негромким смехом и окидывает мое лицо странным, долгим, почти ласковым взглядом.

— Вы верите в то, что в мире есть лишь один человек, с которым тебе суждено сойтись, Кэти?

Я на миг каменею. Невообразимо! Я жила этой мыслью все эти годы, верила, что мы непременно встретимся еще раз и больше не расстанемся, а теперь, когда Эдвин завел об этом речь, чувствую себя так, будто ничего более неуместного не ожидала от него услышать.