Книга Тайный дневник Марии-Антуанетты - Кароли Эриксон

IV

23 апреля 1774 года.

Теперь я уже нисколько не сомневаюсь в том, что через несколько дней или недель стану королевой Франции. Два дня назад король неожиданно лишился чувств, и его пришлось уложить в постель. О случившемся сообщили Луи и мне, и мы немедленно явились в личные апартаменты короля, где уже собрались аптекари и врачи. Их было восемь человек, и все они выглядели серьезными, собранными и хмурыми.

Нам не разрешили войти в опочивальню короля, там сейчас находилась лишь мадам Дю Барри. Доктор Буажильбер заявил, что мы не сможем увидеть короля: дескать, он слишком болен, у него герпетическая лихорадка и он никого не узнает.

И вот мы с Луи час за часом сидим у дверей и ждем. Луи стискивает мою руку и спрашивает дрожащим голосом:

– Он умрет? Неужели он умрет?

Я пытаюсь успокоить его, и вместе мы умоляем Господа явить нам свою волю.

2 мая 1774 года.

Мы по-прежнему дежурим в апартаментах короля. Ему стало хуже. Мы догадываемся об этом, потому что доктор Буажильбер избегает отвечать на наши вопросы, а на лицах врачей и аптекарей, которые входят и выходят из спальни короля, написано крайне озабоченное выражение. Теперь их число увеличилось до десяти.

Чтобы не терять времени даром, я решила возобновить свои записи в дневнике. Я прекратила вести их в прошлом году, после того как шпионы графа Мерси нашли мой дневник и, взломав замок, прочли его.

Все мои секреты стали известны графу, который прочитал нотацию о том, что мне следует повзрослеть и делать то, чего от меня ожидают остальные. То есть более не видеться с Эриком.

Но теперь, когда я снова начала вести записи в дневнике, я знаю, куда спрячу его на этот раз. Это будет превосходный тайник, где его не сможет найти никто.

3 мая 1774 года.

Портнихи шьют для меня черные траурные платья. Король призвал, к себе архиепископа Парижа, чтобы исповедаться. Этот его поступок вызвал изумление среди придворных. Его величество не исповедовался вот уже сорок лет.

4 мая 1774 года.

Король Людовик умирает. Он исповедался архиепископу. Слуги заключают друг с другом пари на предмет того, в какой день и час король умрет. Некоторые из них – те, кто долгое время служил ему, – не скрывают слез.

Я уже несколько раз просила у доктора Буажильбера разрешения повидать короля, но он неизменно отвечает отказом.

4 мая, полночь.

Я пережила страшное потрясение.

Сегодня вечером доктор Буажильбер, измученный и усталый после бессонных бдений у постели короля, вышел в приемную и знаком подозвал меня к себе. Луи заснул на софе и громко храпел во сне.

– У него почти не осталось времени, – обратился ко мне доктор. – Вы можете взглянуть на него. Только не прикасайтесь к нему.

Он ушел, а я подошла к двери и осторожно приотворила ее.

В нос мне сразу же ударил ужасный запах, и я тотчас вспомнила, что уже сталкивалась с ним раньше – в комнате, где умирала моя бедная сестра Джозефа. В неверном свете свечей я видела лицо короля, почерневшее от оспы и покрытое гнойниками и язвами. Глаза у него были закрыты, и я слышала его тяжелое, прерывистое дыхание.

Рядом с кроватью сидела мадам Дю Барри. Поначалу мне показалось, что она держит его за руку, но потом я поняла, что она пытается снять с его пальцев кольца и перстни.

– Убирайтесь! – закричала я. – Пошла прочь отсюда, воровка! Проклятая ведьма! Шлюха!

Кликнув стражников, я приказала им вывести мадам Дю Барри, потому что меня не на шутку напугали ее визгливые, пронзительные протестующие крики.

– Почему я не могу взять эти кольца себе? – орала она, грязно ругаясь. – Они ему больше не нужны! Я заслужила их!

– Вы заслужили лишь камеру в темнице, – в ярости воскликнула я, когда стражники выводили королевскую любовницу из комнаты. – А теперь убирайтесь с глаз моих!

Когда ее увели, я подошла к постели больного короля так близко, как только осмелилась.

– Да смилуется над вами Господь, ваше величество, – прошептала я. – Пусть он избавит вас от боли.

Со стоном король приоткрыл покрасневшие, испещренные прожилками глаза. Он увидел меня и узнал.

– Моя маленькая куколка, – пробормотал он, а потом снова погрузился в забытье.

Выходя из комнаты, я дрожала всем телом. Я думала, что не смогу заснуть, вспоминая его ужасное лицо, отвратительный запах и зрелище мадам Дю Барри, жадной и мерзкой, ворующей кольца с его тонких белых пальцев.

10 мая 1774 года.

Сегодня я стала королевой, а Луи – королем. Старый король умер, да упокоит Господь его душу.

11 мая 1774 года.

Мы направляемся в Шуази. Отныне все, включая Софи, обращаются ко мне «мадам королева», а не «мадам дофина». Нам пришлось уехать из Версаля, потому что новый король не может оставаться во дворце, в котором умер король старый. Кроме того, теперь мы знали, что у него была оспа, а вовсе не герпетическая лихорадка, в чем пытался нас уверить доктор Буажильбер. Оспы не боятся только сумасшедшие, поэтому дворец опустел очень быстро.

Как только по коридорам дворца разнеслись слухи о смерти старого короля, в апартаменты Луи с поздравлениями бросились придворные. В комнатах толпятся слуги и дворяне, жаждущие новых милостей, должностей и назначений. Когда им не удается повидаться с Луи, они добиваются аудиенции у меня. Поскольку я физически не в состоянии принять всех, то потихоньку удираю.

Луи пообещал, что у меня будет свое, отдельное помещение. Он говорит, что когда мы вернемся в Версаль, то он отдаст мне в полное распоряжение Маленький Трианон – восхитительный небольшой домик в дворцовом саду.

25 мая 1774 года.

Повсюду царит неразбериха. Порядка нет нигде. Нервы мои напряжены до предела, потому что со всех сторон на нас грозят обрушиться неприятности.

Мне кажется, я начинаю понимать, что происходит, хотя и не уверена до конца. Я думаю, что при жизни старого короля всем заправляли герцог де Шуазель и мадам Дю Барри. Они, конечно, оставались врагами, но как-то ухитрялись делить свое влияние на короля, так что все министры и королевские слуги с грехом пополам, но выполняли свои обязанности.

Теперь, когда Шуазеля отстранили от управления государством, а мадам Дю Барри по нашему с Людовиком настоянию отправилась в ссылку в одно из своих добытых неправедным трудом поместий, при дворе не осталось никого, кто мог бы взять на себя бразды правления и обеспечить функционирование государственного аппарата.

Иногда мне кажется, что дворец закружил какой-то сильный и неведомый вихрь, разбросавший людей в разные стороны. И все, что мне остается, это крепко держаться за что-нибудь, например, за мраморный портик или железную статую, и ждать, пока ураган промчится мимо.