Книга Дорога домой - Бриттани Сонненберг

– Что ты имеешь в виду?

Элиз смеется резко, нервно, как обычно, когда говорит по-немецки.

– Я хотела тебе сказать. Я тоже путешествую, когда ты уезжаешь. Не знаю почему. Просто так.

– Одна?

– Да. Без Ли. – Она колеблется и добавляет: – Но и ни с кем другим.

Снова молчание, и опять голос Элиз, пугающе добрый:

– Ты ведь об этом подумал?

Он не отвечает. Жалеет, что выключен свет. Разве не легче ей лгать в темноте?

– Мне нужно это сейчас. Я не знаю почему. – Голос у нее почти злой.

– Почему? – тупо спрашивает Крис.

Но она отвечает:

– Это связано с возвращением сюда, в Штаты…

– Мне казалось, ты хотела вернуться!

– Хотела! Эти поездки, короткие путешествия… это здорово. Мне кажется, это здорово.

– А как же Ли?

– Она остается с Бэки.

– Великолепно, – произносит Крис ровным, полным ярости голосом.

Они лежат в темноте, терзая друг друга каменным молчанием, в горле пересохло от обиды и наползающего страха. Криса охватывает чувство, возникавшее у него во время игр на втором курсе в университете, в их худший сезон. В третьей или четвертой четверти неизбежно наступал момент, когда становилось ясно, что их команда проиграет и они никогда не наберут разницы в десять очков. Наблюдая, как истекает время и не достигают цели броски.

– Не знаю, с некоторых пор мне хочется путешествовать. Знакомиться с новыми местами. Как ты, – говорит Элиз. – Во время твоих командировок.

– Как я? Чем, по-твоему, я занимаюсь в командировках? Болтаюсь без дела? Лежу на пляже? Да я работаю как проклятый, Элиз. Ради нас. Не знаю, какого черта ты делаешь, но это определенно не ради нас, и уж конечно, не ради Ли.

Он перегибает палку. Элиз поворачивается к нему спиной, натягивает на себя одеяло, как кольчугу.

– Элиз…

– Слушай, ты явно не понимаешь. Поэтому какой смысл продолжать этот разговор? Я устала. Спокойной ночи.

Она права. Он не понимает. Он чувствует себя очень, очень усталым и беспомощным, как в тот день, когда его теленок умер перед окружной ярмаркой. Мать сказала ему об этом утром. Лаки умер, прежде чем Крис увидел его в последний раз. Это было хуже всего.

– Обнимешь меня? – просит он.

Ему ненавистен собственный сдавленный голос, ненавистен он сам за то, что просит ее о чем-то сейчас. «Тряпка», – слышит он мысленный приговор: отца, своего тренера, того сингапурско-индийского придурка на скамейке в бомбейском парке.

Но просьба смягчает Элиз. Она поворачивается к нему и прижимается к его спине, ее маленькие груди липнут к его коже, их тела еще влажны.

– Спокойной ночи, – повторяет она через мгновение, уже приветливее.

– Спокойной ночи.

Уснуть он, разумеется, не может. Типичная картина нарушенного суточного ритма – ты доходишь до точки абсолютной усталости, словно до крейсерской высоты полета. Мысли Криса лихорадочно блуждают в разных часовых поясах. Он видит служащую индийского отеля с цветами, сообщающую ему хорошие новости. Рисует себе Элиз в ее «путешествиях» с туманным незнакомцем и ворочается в постели, пытаясь изгнать незнакомца из своих мыслей, желая доверять Элиз, говоря себе, что ему повезло получить в жены такую независимую женщину. Но к тому времени, когда он засыпает, в шесть утра, а у соседей включается спринклер и собак выводят на ранние прогулки, удача, похоже, поворачивается к нему спиной, и Крис отчаянно хочет какого-то несчастья, сплотившего бы их.

Через две недели за завтраком Элиз уговаривает Ли поесть «Чириоуз». Крис взял на работе свободное утро. В футболке своей университетской команды и боксерах, он наслаждается этой домашней сценой. Наконец, к удовлетворению Элиз, Ли съедает достаточно пшеничных колечек с молоком, и ей разрешают посмотреть в гостиной «Утицу Сезам». Элиз и Крис поворачиваются друг к другу со странным, таинственным выражением на лицах.

– Что? – спрашивает Элиз.

– Что? – вторит Крис.

– Ты первый, – говорит Элиз.

– Нет, ты.

– Я снова беременна, – после долгого молчания произносит Элиз, глядя в окно. – Будем надеяться, что твоя новость лучше.

Крис решает проигнорировать последнее замечание и подхватывает ее на руки, кружит по кухне, нечаянно ударив о рабочий стол лодыжкой.

– Это невероятно, – говорит он. – Я так счастлив это слышать. – Он озабоченно смотрит на жену. – А ты?

– Конечно, – отвечает она, потирая лодыжку. – Мне просто нужно время, чтобы к этому привыкнуть.

Что-то внутри у нее обрывается, когда она говорит это. Утром, заваривая кофе, она обдумала новую, непохожую на прежние, экскурсию: к гинекологу, чтобы сделать аборт, не ставя Криса в известность. Ведь он никогда бы на это не согласился. Элиз выдавливает улыбку и позволяет себе признать, что до некоторой степени взволнована мыслью о втором ребенке.

– А у тебя какая новость? – спрашивает она.

– Англия, – объявляет Крис. – Меня повысили.

Утро настало

Сингапур, октябрь 1995 года

Элиз Кригстейн: 42 года, мать

Крис Кригстейн: 42 года, отец

Ли Кригстейн: 15 лет, старшая дочь

Софи Кригстейн: 13 лет, младшая дочь

Джеймс Олдермен: 45 лет, терапевт

Место действия: кабинет терапевта в центре Сингапура. Интерьер выдержан в нейтральных тонах. Несколько акварелей в рамках с изображением местных, явно колониальных видов, включая традиционный «черно-белый» особняк (бывшую резиденцию британских гражданских служащих), отель «Раффлз» и любительский ботанический эстамп, запечатлевший орхидею Ванда мисс Джоаким. Крис и Элиз сидят на противоположных концах кремового дивана. Элиз что-то пишет в блокноте, Крис перебирает бумаги, перепроверяя заметки для предстоящей деловой встречи. Ли расположилась на мягком кожаном стуле шоколадного цвета слева от них, ее покрывшиеся гусиной кожей колени накрыты одеялом (как в большинстве внутренних помещений в Сингапуре, кондиционер включен на полную мощность). Софи пристроилась на офисном стуле на колесиках. Врача нигде не видно.

Софи разъезжает по кабинету на офисном стуле, набирая все большую скорость. В ее движениях есть что-то необузданное и отчаянное, как в озорстве большинства маленьких детей, желающих привлечь внимание взрослых. Но никто из Кригстейнов не реагирует. Ли, резко контрастируя с Софи, сидит удивительно неподвижно, обхватив себя руками так крепко, что бессознательно впивается ногтями в предплечья. Молчание семьи прерывается спешным появлением полноватого британского терапевта в светло-голубой рубашке из плотного хлопка и вязаном жилете цвета мяты, врач выглядит сильно обгоревшим на солнце.