Книга Счастье™ - Уилл Фергюсон

Мэй назвала это тестом на совместимость: чем меньше общего у старшеклассников, тем меньше шансов на их счастливый брак.

– Мы навсегда остаемся старшеклассниками, – сказала она. – Просто скрываем это. Но наша суть на самом деле не меняется. Всеобщая любимица, как и неудачник, – пожизненные амплуа.

Мэй говорила общие фразы, но в ее рассуждениях был явный намек. Эдвин сделал вид, будто не обратил особого внимания:

– Да, есть о чем подумать. Что будешь заказывать? Вот это блюдо должно быть неплохим.

Он видел школьные фото Дженни, знал, что она была звездой в очень престижной школе для богатых. И понимал, что если бы встретил Дженни тогда – угреватый, очкастый верзила с книгой под мышкой, что выдавал латинские изречения и ронял саркастические шуточки, – она не удостоила бы его и взгляда. Это сломило бы Эдвина. (Хоть он и презирал одноклассников, но тем не менее жаждал их одобрения.) Школьные годы он провел в попытках добиться расположения товарищей, которые были гораздо глупее его. Это повышало его самооценку и добавляло высокомерия, но вместе с тем подчеркивало, что он аутсайдер. Когда Дженни согласилась с ним встретиться (о, чудо!), вскоре после того, как он устроился в «Сутенир», ему показалось, что его личность наконец-то оценили. А когда она рассмеялась его непринужденной остроте (которую он репетировал целый вечер перед зеркалом), когда с готовностью согласилась снова встретиться, Эдвин уже знал, что женится на ней. После первого же свидания. Женится, чтобы потешить свое самолюбие. Забыть школьное фото и сказать себе: «Вот видишь, все получилось!»

И вот что вышло. Медное кольцо зеленеет. Интерьер квартиры меняется по навязанной кем-то цветовой схеме, телевизор поставлен вдоль воображаемых энергетических линий, а сам он живет с фантомом. Дженни настоящей не кажется. Она скорее – фотография из школьного альбома. Вырезанное изображение в полный рост. Мисс Популярность.

Может, Мэй права. Может, ее теория имеет веские основания. Может, все мы остаемся старшеклассниками. В таком случае у Эдвина много общего с Брюсом Спрингстином, и он несколько сочувствует ему.

Глава четырнадцатая

В тот вечер случилось кое-что странное.

Эдвин сидел дома перед раскрытой рукописью и упорно пытался втиснуть чудовищное произведение Тупака Суаре в сколько-нибудь приемлемые рамки. Он уже определил какие-то основные темы, вырезал большинство второстепенных, вычистил наиболее абстрактные размышления, длинное замысловатое рассуждение о любви превратил в изящное резюме из семи пунктов и уже продирался через мудреный раздел «когнитивные разногласия в личности», когда наткнулся на указания о том, как бросить курить, одновременно (зловещее совпадение!) потянувшись за очередной сигаретой.

Послушай! – писал Тупак. – Послушай меня. Прямо здесь и сейчас собери все сигареты, что у тебя есть, и налей четверть стакана теплой воды. А теперь возьми одну – только одну. Это последняя сигарета, которую ты выкуришь. Прямо сейчас, в эту самую минуту. Ты бросаешь курить навсегда. Иди в туалет, выброси в унитаз остальные сигареты, но воду не спускай. Посмотри на них. А теперь на себя в зеркало. Закури последнюю сигарету. Больше ты не будешь курить. Но не смакуй ее. Ни в коем случае. Не радуйся ей. Не растягивай удовольствие. Выкури последнюю сигарету быстро. Иначе велика вероятность, что это не последняя сигарета. Ты должен выкурить ее так быстро, как только сможешь, на одном дыхании. Кури! Кури! Быстрее! Давай!

Эдвин кашлял и задыхался, быстро втягивая дым, из-за этого бумага лопнула, оранжево-красный уголек превратился в столбик.

А теперь бросай ее в стакан. Пусть размокнет. Смотри, как она там плавает, разбухшая, вода постепенно темнеет. Вот она, твоя последняя сигарета. Самая последняя. Теперь поднеси стакан к губам…

Рот Эдвина наполнился грязной водой с плавающим окурком, он не сводил глаз с зеркала. Он боролся с желанием проглотить и подавиться или выплюнуть и проблеваться. Стоял и смотрел, выполняя то, что Тупак Суаре назвал «отделением сознания от свойств личности».

Дело не в пристрастии к курению, азартным играм, перееданию или недоеданию. Это лишь симптомы дисгармонии в душе. Ваши несбалансированные свойства. Сконцентрируйтесь на том, чтобы привести их в порядок. Пусть они, одно за другим, станут на свое место.

И что-то изменилось. Что-то под самой поверхностью – там, где вены под кожей. Словно разные пласты его личности – всяческие недостатки и причуды, привычки и свойства – начали постепенно разделяться. Он почти видел это в зеркале. И если он сейчас отпустит разум на свободу, тогда процесс…

Эдвин закашлялся, выплюнул воду с окурком в унитаз, несколько раз спустил воду. Голова кружилась, словно он коснулся чего-то темного, теплого и могущественного. Прополоскал рот, умылся холодной водой, посмотрел в зеркало.

– Я – Эдвин де Вальв, – сказал он. – Я – Эдвин Винсент де Вальв, и я слишком много курю. Вот кто я.

Паника понемногу улеглась. Он едва не потерял индивидуальность, чуть было не разобрал ее на части и не потерял целое.

– Лю! Я за сигаретами! – Эдвин натянул пальто. Дженни спустилась в коридор – босиком, в махровом халате, волосы закручены в полотенце.

– Тебе на самом деле нужны сигареты? Так поздно?

– Нет, – ответил Эдвин. – Не нужны. На самом деле не нужны. Поэтому я иду.

И он ушел в темный дождливый вечер, к еще открытому магазину на углу, стремясь к никотину, к дурным привычкам.

Тем временем Дженни присела за кухонный стол. Увидела рукопись, сложила листы в стопки, затем, не задумываясь, взяла несколько страниц и принялась читать.

Глава пятнадцатая

Рукопись «Что мне открылось на горе» продолжала изводить редакторскую потребность Эдвина в упорядоченности. Одни части ее почерпнуты из древних источников, наподобие «Тибетской Книги мертвых». Другие явно взяты из современных газет.

Посреди тантрического истолкования «Камасутры», среди цветистой, влажной нью-эйджевой эротики Суаре неожиданно принялся цитировать результаты новейших исследований: доказано, что регулярный секс повышает иммунитет. «Журнал „Здоровье от природы“ приводит данные, которые показывают: у тех, кто занимается сексом не реже одного-двух раз в неделю, на 29% выше уровень иммуноглобулина – этот белок помогает бороться с болезнями». Сухие научные данные торчат зубом посреди рассуждений о «трепещущем нефритовом стебле в теплой заводи лилии». Уму непостижимо. Словно читаешь палимпсест, надписи на пергаменте, которые стирали и писали заново много раз, и остались только неясные образы. Да, именно, палимпсест, думал Эдвин. (И, как показали дальнейшие события, он был прав – палимпсест, хотя иной природы.) Казалось, будто один за другим читаешь куски из десятка разных книг, сложенных стопкой. Все равно что пытаться разом отредактировать целую библиотеку. Это какое-то… какое-то треклятое занудство, вот что это. С точки зрения редактора, рукопись «Что мне открылось на горе» попирала основные правила композиции и стиля. Но не просто попирала – переписывала эти правила заново. Не оказалось даже деления на главы. Суаре, едва переведя дух, бросался в новую тему. Никаких передышек. Текст беспрепятственно переливался со страницы на страницу. Каждая мысль была связана со следующей, образуя длинную головокружительную цепочку путаных понятий. Заброшенный розовый сад, больше шипов, чем цветов.