Книга На прибрежье Гитчи-Гюми - Тама Яновиц

Лулу обожает морковь, может умять за день четыре морковины, только ей их надо чистить и резать на кусочки, а то есть не станет.

– Картошка с луком – звучит заманчиво, – сказал Теодор. – Леопольд, я тоже не откажусь.

– И я! – сказала я. – Сегодня вечером Леопольд узнал, как готовить пиццу. Его научил растлитель малолетних из «Минни-вавы».

– Потрясающе! – сказала мамочка.

Я поняла, что она немного выпила.

– Что с Эдвардом? Что с библиотекаршей? Что с моим лордом?

– Эдварда посадят в тюрьму, с библиотекаршей все в порядке.

– Ее изнасиловали?

– Изнасилуй меня, о носильщик прекрасный, и носильные вещи сорви, – запел Теодор.

– Это ты не сам придумал, – оборвала его я.

– Нет-нет, она в полном порядке, – сказала мамочка. – Это было недоразумение.

Правда, они отравились угарным газом. В библиотеке ужасная вентиляция, и отопительная система подключена неправильно. Миссис Хартли уже давно неважно себя чувствовала, а сегодня было так холодно, что отопление работало весь день. Она, наверное, заперла все и зашла к себе в кабинет, где вместе со всеми остальными и потеряла сознание.

– Довольно скучная история, – сказала я. – А Эдварда действительно посадят?

– Ворюга он, гонив, – сказала мамочка.

– Это одно и то же, – заметил Теодор, который прошлым летом ходил на курсы идиша для взрослых. – Никак не могу понять, как ты позволяла своим детям общаться с этим криминальным типом.

– Не судите слишком строго, примите во внимание его эпилепсию, – сказала она.

– Мам, ты всех прощаешь! – возмутилась я. – Твоя проблема в том, что ты все хочешь простить и забыть.

– Моя проблема не в этом, – сказала мамочка. – Я забываю, но не прощаю. Моя проблема в заниженной самооценке. Надеюсь, вы, дети, когда вырастите, такими не станете.

– Мы уже почти выросли, – сказал Теодор.

– А самооценка у вас заниженная?

– Заниженная, но с примесью мании величия, – сказал Теодор.

– У меня тоже, – сообщила я. – У меня самооценка ниже, чем у вас у всех.

– Не хвастайся! – сказала мамочка.

– Вуаля! – В комнату вошел Леопольд со скворчащей сковородкой и поставил ее на журнальный столик. За ним вышла Лулу, гордо неся в своих коралловых устах кусок морковки. Она вспрыгнула на диван и принялась ее грызть.

– А это что? – спросила мамочка, когда Леопольд раздал нам ложки.

– Вилки грязные, – сказал Леопольд. – Ma, расскажи нам про свое трудное детство.

– Восхитительно! – сказала мамочка, отправив в свои коралловые уста полную ложку картошки с луком. – Изумительный поздний ужин!

– М-мм, какой восторг! – сказала я. – Здорово, Леопольд.

– Итак, про детство, – сказала мамочка. – Да вам, наверное, уже надоели мои истории? Я разве раньше их не рассказывала?

– Никогда, – съязвил Теодор, но виду него был заинтересованный.

– Расскажи, что это такое – быть богатым, – попросил Леопольд.

– Когда ты богат, ты просто не понимаешь, как трудно раздобыть деньги тому, кто беден, – начала она. – Когда ты беден, почти невозможно выкарабкаться из сточной канавы нищеты и достать денег. Вы себе не представляете, насколько лучше быть богатым, чем бедным. Я даже не знаю, дети, как вам про это рассказать. Конечно, у нас с вами есть мы сами, что гораздо ценнее всех денег и всех материальных благ.

– Ой, только перестань нести ерунду, – сказал Теодор.

Мамочка задумалась.

– Пожалуй, действительно не стоит.

– Люди больше любят богатых, чем бедных, – сказала я. – Богатые всем нравятся, хоть и не за то, за что следует.

– Хорошо, согласна, я была идиоткой, – сказала мамочка. – Но я всем богатствам мира предпочла вас пятерых.

– Как мило! – сказала я с горечью.

– Вы что, такие уж несчастные? Разве я была вам плохой матерью? Я старалась, как могла.

– Ты хорошая, – сказал Теодор. – Но вот деньги… Как нам их раздобыть? Как выбраться из этой сточной канавы?

– Мамуля, расскажи нам про деньги, – попросил Леопольд, с гордостью наблюдавший за тем, как мы едим.

– Ну что ж! Я выросла в огромном особняке, таком, как Уолвергэмптонское поместье.

– Только еще больше, да? – сказал Леопольд.

– Не знаю, был ли он больше. В лучшем состоянии – точно. Мой дедушка был коммерсантом, и он привозил домой редкости со всего мира. А еще он много охотился в Африке. У нас были львиные головы, на полах лежали шкуры зебр, а подлокотники дивана были из слоновых бивней футов по шесть длиной.

– А куда вы ставили зонтики? – спросил Леопольд.

– Ты же знаешь, – сказала мамочка.

– Все равно расскажи!

– В стойку, сделанную из ноги гиппопотама! Сейчас бы это, конечно, сочли неполиткорректным. А какие у меня были платья! Жаль, что они не сохранились, я бы отдала их вам, девочки. У меня была своя портниха, и раза два в год я ездила в Нью-Йорк и заказывала у нее все, что нужно. И вот тем летом, когда мне только-только исполнилось девятнадцать…

– Как мне сейчас! – воскликнула я.

– …я гостила у своих друзей в Таиланде. У них была вилла на озере Пхукет, еще до того, как в Таиланд толпами повалили туристы. Там-то я и повстречала Нельдо, отца Пирса. После чего мой отец, ваш дед, от меня отказался. Наверное, мне надо было умолять его о прощении, но на дворе стояли шестидесятые, в воздухе витал дух свободы. Я послала к черту и его, и его деньги. Мы с Нельдо прожили несколько лет, так и не вступив в брак, и мой отец был в ужасе, поскольку среди людей нашего круга это было не принято.

– А потом ты встретила отца Мариэтты, – сказала я.

– Правильно. Когда родился Пирс, я познакомилась с Гунтаром. Он был датчанин, балетный танцовщик. Потом он вернулся в Данию, организовал свою труппу. Это был самый красивый мужчина из всех, кого я встречала, но, простите за банальность, холодный как лед. Когда-нибудь вы, детки, отлично развлечетесь – будете ездить по всему миру и навещать своих отцов.

– А кто отвез тебя домой, мам? – спросил полусонный Теодор.

– Я воспользовалась машиной нашего соседа-англичанина. Он себя плохо чувствовал и не мог сесть за руль. Я его подвезла, а потом прошлась пешком.

– Я думал, он в больнице, – сказал Теодор.

– Мам! – Я разозлилась не на шутку. – Между… между вами что-нибудь было?

– Все расскажу утром, – сказала мамочка. – А теперь – спать. Завтра мы открываем новую страницу нашей жизни.

– По-моему, это бессмыслица, – сказал Леопольд. – Когда открываешь новую страницу, видишь всего-навсего обратную сторону предыдущей.