Книга Скандал - Сюсаку Эндо

– Вы сказали, что она мазохистка по натуре…

– Да, – ответила женщина, медленно стряхнув пепел. – Настолько, что мечтает о смерти.

– Ей пришлось много выстрадать?

– Выстрадать?

– Может, с ней какая-то беда приключилась? Поэтому она хочет умереть…

От внимания Кобари не ускользнула снисходительная усмешка, промелькнувшая на губах его собеседницы:

– Какой вы наивный! Она мазохистка. Мазохисты любят, когда им причиняют страдание.

– Кто были мужчины, с которыми она приходила?

– Мы сохраняем тайну наших клиентов. Среди них есть известные актеры, спортсмены, бизнесмены, – сказала она и одним глотком допила розовое вино. В ее голосе чувствовалась гордость за свое заведение.

– А писатели? Известные писатели у вас бывают?

Выражение лица у женщины не изменилось, но рука, держащая сигарету, слегка дрогнула.

– Как вам сказать…

– Вы ничем не рискуете, – наседал на нее Кобари, но она отрезала:

– Мне пора. Не могу отлучаться надолго.

На экране телевизора Сугуро, как показалось Кобари, выглядел немного полнее и лет на пять моложе, но как только он повернул голову, сразу же под подбородком и на шее отчетливо обозначились дряблые складки, выдающие его возраст.

– Господин Сугуро – писатель, посвятивший свое творчество исследованию людских грехов… – говорил ведущий. Поначалу Кобари не мог разобрать, кто этот длиннолицый, бодро сыплющий словами человек – представитель телекомпании или приглашенный критик. – Но не могли бы вы нам объяснить, что же вы все-таки понимаете под грехом?

Показали крупный план быстро моргающего Сугуро.

– Есть два вида греха, – видимо из-за напряжения, его голос звучал с хрипотцой. – Живя в обществе, мы вынуждены каждый день подавлять в себе всевозможные желания и инстинкты, и есть в душе место, где все это накапливается. Так называемая область бессознательного, – он показал пальцем себе на грудь. – Подавленные желания и инстинкты не исчезают, они продолжают действовать бессознательно, стремясь вновь вырваться наружу. И когда им это удается, в искаженной форме, мы нередко совершаем поступки, которые я и называю грехом.

– Господин Сутуро, мы как-никак на телевидении, – улыбнулся ведущий, заискивающе изогнув шею, – не могли бы вы объяснить попроще?

Сутуро немного смутился, но тотчас заговорил:

– Ну, например… общаясь с людьми мы нередко оказываемся в ситуации, когда наше самолюбие уязвлено, и при этом мы уверены в своей правоте и превосходстве…

– Да, такое случается сплошь и рядом.

– Как правило, мы не можем выплеснуть свое недовольство непосредственно на собеседника, поскольку знаем, что это может испортить наши отношения. Таким образом, мы вынуждены чуть ли не ежедневно затаивать в душе недовольство и злобу, но это не проходит бесследно. Подавленные желания не исчезают. Они накапливаются в глубине души и постоянно тлеют, как угли в жаровне.

– Мне кажется, что это попахивает фрейдизмом.

– Как угодно… Но рано или поздно наступает день, когда из этих тлеющих угольков вдруг вырывается пламя. Начинается пожар.

– Действительно, почти все без исключения герои ваших романов – люди с подавленной психикой, которые после долгих душевных метаний совершают грех, а то и преступление.

– Да, вы правы, мои герои мечутся и совершают преступления, – сказал Сутуро сипловатым голосом, быстро моргая.

По этим едва заметным признакам угадывалась его нервозность. Кроме того, всматриваясь в показанное крупным планом лицо Сутуро, Кобари впервые заметил отсутствие в нем симметрии. Глаза были разного размера. По сравнению с левым глазом, правый был заметно больше. Это напоминало картины Пикассо, где каждый глаз живет своей жизнью.

Раздвоение личности!

Кобари почудилось, что эти слова проплыли по экрану телевизора. Он читал в какой-то популярной книжонке, что людям с разным размером глаз свойственно двуличие.

– Другими словами, вы хотите сказать, что в ваших произведениях грех – это не столько осознанный поступок, сколько происки бессознательного? – спросил длиннолицый мужчина.

Немного подумав, Сутуро поправил его:

– Нет, не совсем. Можно говорить только о том, что у любого греха, у любого преступления, есть какая-то связь с бессознательным.

– Значит, мы должны рассматривать бессознательное как своего рода утробу, в которой зарождается грех, как его инкубатор? Вы утверждаете, что это составляет суть понятия «грех»?

– Я… – заморгал Сугуро, – не богослов. Спрашивайте об этом у специалистов. То, о чем я говорю, всего лишь результат моего писательского опыта.

– Неужели? – В глазах длиннолицего ведущего впервые вспыхнуло неподдельное любопытство. – Дело в том, что несколько дней назад я задал тот же самый вопрос профессору Такэмото, специалисту по буддизму, и оказалось, что в буддизме Махаяна придерживаются тех же идей, о которых вы только что сказали.

Сугуро молча кивнул.

– Мы подготовили запись беседы с профессором Такэмото, и я хотел бы ее посмотреть вместе с вами. Профессор сейчас находится на международном конгрессе по буддизму в Париже, поэтому, к сожалению, не смог принять участие в нашей беседе.

По экрану пробежала наискосок красная линия, и появился коротко стриженный, моложавый человек, сидевший, аккуратно положив руки на колени.

– Судя по вашим словам, буддисты с давних времен говорят о том, что человеческой душой движет бессознательное? – И здесь ведущий как будто подталкивал собеседника в нужном направлении.

– В общем, да.

– И как же это бессознательное называют в буддизме Махаяна?

Профессор ответил, точно читая по заранее заготовленному тексту:

– Мы называем это «манас» и «алая». «Манас» – это, если угодно, эгоцентричное сознание, во всяком случае, та область сознания, где обо всем мыслится применительно к «я», мыслится с точки зрения своих эгоистических интересов… С другой стороны, в «алая» роятся бесчисленные семена привязанностей и плотских заблуждений, являющихся первопричиной наших страданий.

– Семена – это то, что в буддизме, как я понимаю, называется «виджня». А привязанности и плотские заблуждения – это основа греха. Правильно?

– Да, можно и так сказать.

– И эти семена, порождающие грех, роятся внутри нашего бессознательного?

– Да, именно так. Мы называем это «волнующиеся» семена.

По экрану пробежала полоса, и вновь показался Сугуро, сидящий в студии.

– Господин Сугуро, мне кажется, что буддийские представления, о которых мы только что услышали, и ваши соображения очень похожи.

Сугуро смущенно согласился.