Книга Девственницы - Банни А. Гуджон

— Ты что, замерзла, Дороти Томпсон? — спросила Лилли. — По-моему, в твоем плаще зажариться можно!

Дороти покачала головой и расстегнула ворот, демонстрируя не предписанный правилами пушистый розовый джемпер.

— Крис встречал меня у церкви. У мамы припадок случится, если я переоденусь из формы в автобусе. То и дело нудит, как дорого ей эта форма стоила.

Лилли возблагодарила свою счастливую звезду за то, что в школе Девы Марии учеников не заставляли носить форму. И мальчикам, и девочкам велено было просто носить «что-нибудь синее» с белыми рубашками. А в Тривертоне Дороти заставляют носить серое и лиловое — вот ужас!

— Пошли, — сказала Дороти. — Я умираю с голоду.

Пока они шли напрямик через лужайку, Лилли вполуха слушала, как Дороти жалуется на своего Криса. Она вспоминала время, когда мистер Томпсон еще не уехал в Америку. Каждый вечер, если он работал в утреннюю смену, они слышали, как он репетирует в мезонине. Лилли нравилась красивая духовая музыка, вылетавшая из слухового чердачного оконца. В жаркие летние вечера труба состязалась с многочисленными транзисторными приемниками, выставленными в кухнях у открытых окон. Музыка из чартов бледнела по сравнению с великолепным, смелым джазом, вылетавшим из трубы мистера Томпсона.

Но в каком-то месте он всегда фальшивил, и наступала пауза, прежде чем он возвращался к нужной цифре и начинал снова. Лилли всегда хотелось, чтобы мистер Томпсон сыграл хотя бы одну композицию от начала до конца, без перерывов.

Следом за Дороти она прошла по дорожке сада, задержавшись, чтобы погладить гладкую металлическую поверхность псевдовикторианского газового фонаря, стоящего сбоку от входа.

Дверь черного хода была не заперта. Кухня в доме Дороти была похожа на картинку в одном из глянцевых журналов, которые Лилли наскоро пролистывала у газетного киоска. На кухонных шкафчиках в стиле кантри красовались корзинки с сушеными цветами, а по обеим сторонам дровяной печи в углу стояли две огромные керамические сиамские кошки. Электрический чайник и набор для фондю составляли ансамбль — на яично-желтом фоне голубые цветочки. Очень красиво смотрелись и контейнеры с разноцветными макаронами, сухофруктами и мюсли; миска для фруктов доверху набита персиками и бананами. Высоко над кухонными приборами на специальном креплении висел портативный телевизор.

Миссис Томпсон сидела за кухонным столиком, чистила картошку и смотрела, как повар по телевизору готовит романтический ужин для двоих. Она улыбнулась девочкам, поцеловала Дороти в щеку и показала им на поднос, где стояли тарелка с шоколадным печеньем и два стакана молока. После этого она снова повернулась к телеповару.

Лилли взяла с тарелки печенье и отпила глоток молока. Она уже поняла, что, если будет помалкивать, сумеет научиться здесь чему-то важному. Миссис Томпсон ловко подцепила наманикюренным ногтем глазок в картофелине. Ногти у нее были блестящие, ярко-красные. Дороти закатила глаза, допила молоко и вышла из кухни. Лилли нехотя поднялась следом за подругой.

Дороти стояла в родительской спальне и рассматривала себя в высокое зеркало на подвижной раме. Лилли швырнула школьную сумку на пол и опустилась на мягкую оттоманку, застывшую в изножье большой двуспальной кровати, как сторожевой пес. Кровать была накрыта вязаным пестрым покрывалом; красные и синие квадраты на нем перемежались розовыми и зелеными. Лилли мысленно представила покрывало в собственной убогой спальне. Нет, такая красота не сочетается со старыми розовыми нейлоновыми занавесками и ковровыми дорожками. Она погладила покрывало и сунула палец в петлю.

Дороти приподняла подол юбки и осмотрела в зеркало свои ноги. Толстеет подруга, подумала Лилли. Но ноги у нее по-прежнему что надо. Как у фигуристки. Коричневые в колготках цвета загара и гладкие, как масло.

— У тебя чистые руки? — спросила Дороти, не отводя взгляда от зеркала.

Лилли убрала руку от покрывала. Иногда Дороти бывает такая зануда!

— Покрывало вязала моя бабушка. Она и мне связала покрывало из остатков… из кусочков, которые остались после вещей, которые она связала мне и Тот. — Дороти отошла от зеркала и с размаху бросилась на кровать. — А твоя бабушка чем занимается?

Лилли теребила петлю-застежку на бархатной гардине.

— Она в доме престарелых.

Дороти вздохнула и проверила, нет ли зацепок на колготках.

— Когда наша бабушка состарится и станет беспомощной, мы наймем ей сиделку… Ну, когда больше не сможет сама ходить в туалет. Мама говорит, отдавать стариков в дома престарелых негуманно. Так поступают бедняки. — Дороти приподнялась на локтях, и ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Лилли. — Она говорит, это очень, очень вульгарно.

Лилли поняла, что пора уходить. У Дороти мерзкое настроение, оставаться нет смысла. И потом, скоро пять сорок пять; мама и мальчики будут дома. Лилли встала, стряхивая крошки со школьной юбки.

— Мне пора. Пора пить чай.

— Пить чай? Хочешь сказать — обедать?

Крошки печенья прилипли к серой плиссированной юбке. Лилли мельком посмотрелась в зеркало Дороти. Школьная юбка задралась, выставляя напоказ ее тощие ноги. Уж больно они костлявые!

— Вот именно, — сказала она. — Обедать.

Лилли то гордилась своей матерью, то стыдилась ее. Гордилась, потому что мама работала стилистом в «Салоне красоты Андре» и у нее всегда была красивая прическа, а стыдилась потому, что мама вынуждена была работать полный день. Но, как постоянно напоминала им мама, мистер О'Фланнери потерял работу, на ее деньги живет вся семья — она покупает хлеб на стол и обувь им на ноги.

Каждое утро, до того как мама уходила, Лилли смотрела, как она повязывает свои светлые волосы, обильно политые лаком, шифоновым шарфиком. Шарфик был такого цвета, как вены у старушек. Потом мама смотрелась в зеркальце в желтой пластмассовой раме, висящее над кухонной раковиной. По будням они все вместе выходили на автобусную остановку в Ивовом переулке и ждали автобус, который вез ее и братьев в школу Девы Марии, а маму — в салон красоты. Но сегодня был первый день каникул, и привычное расписание не соблюдалось. Лилли наблюдала за тем, как мама красится.

— Слушайте все, — сказала мать, нанеся последние штрихи. — Ведите себя хорошо, поняли? — Она туго повязала шарф под подбородком. — Не приставайте к отцу. Ему надо вскопать сад, а за вами гоняться некогда. — Она взяла со стола термос с горячим чаем. — Отколете какой-нибудь номер, и до конца каникул отправитесь к дедушке!

Лилли и братья, завтракавшие за столом, тут же затихли.

— Майкл, Симус, — продолжала мать, — слушайтесь Лилли. Она старшая.

Майкл скривился.

— Почему она всегда командует? — заныл он, лягая Лилли под столом.

— Потому что ей четырнадцать, а вам двенадцать. Вот и все!

— А когда я буду командовать? — спросил Майкл.

— Когда ты будешь старше сестры, тогда ты будешь мужчиной. А теперь помните — ведите себя хорошо. — Она заставила Лилли и братьев пообещать, что они не будут есть на улице и выходить из дому в пижамах и тапочках. Пусть она зарабатывает на жизнь, добавила мама, выходя из задних ворот, но она не хочет, чтобы соседи думали, будто ее дети не умеют себя вести.