Книга Освещенные аквариумы - Софи Бассиньяк

Вытянувшись в темноте, она размышляла. Что-то с этим типом было не так. Ей чудилась в нем какая-то угроза, и в голове возникали все новые и новые вопросы. Почему Ишида хотел, чтобы она уехала из дома? Чего она должна бояться? Или кого? Росетти? Почему он оставил такое короткое письмо? Из страха, что его прочтет еще кто-нибудь? Если он опасался Росетти, это могло означать: 1) что Росетти и Ишида знакомы; 2) что у них есть причины не афишировать свое знакомство; 3) что Ишида подозревал, что Росетти может войти к ней в квартиру без приглашения и обнаружить письмо; 4) что тип, свободно проникающий в квартиру соседа, с таким же успехом может проникнуть и в твою собственную… При этой мысли Клер инстинктивно натянула одеяло до подбородка. Обычно она не то чтобы засыпала, а скорее проваливалась в сон, словно в глубокую яму. Так случилось и на этот раз. Она ухнула во временное небытие, увлекая за собой обоих мужчин.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Проснулась Клер так же резко, как заснула. Прокручивая в памяти свои вчерашние вопросы, она сказала себе, что ей это все не нравится. Если воскресными вечерами она иногда и испытывала склонность поиграть, то за ночь ее настрой часто менялся очень круто. Она убрала постель и оделась — чуть тщательнее, чем обычно. Слегка подкрасилась, прыснула на себя духами. Открыла окна, чтобы проветрить помещение. У Ишиды — по-прежнему никаких признаков жизни, что печально. Над головой тоже — ни звука. Решив не тратить время на завтрак, она схватила яблоко, взяла портфель и вышла. В подъезде она столкнулась с мадам Куртуа и консьержкой — те торговались по поводу оплаты за глажку белья.

Мадам Куртуа была элегантная воздушная старушка — «бывшая красотка», как называла ее Луиза, возможно уже узнававшая в соседке из дома напротив будущую себя. Казалось, что с годами из нее постепенно улетучивалась жизненная субстанция, заставляя Клер думать, что люди начинают исчезать задолго до того, как умирают. Некоторое время назад она сделала попытку подружить с мадам Куртуа месье Лебовица, но ее план полностью провалился. Она быстро поняла, что старость — недостаточный повод, чтобы сблизить людей, и этим двум старикам было совершенно нечего сказать друг другу. Он принимал ее за ветреницу, она его — за выжившего из ума маразматика. Будь им и по двадцать лет, они все равно разбежались бы в разные стороны.

Мадам Куртуа выглядела недовольной. Отныне ее жизнь протекала расцвеченная таинственными случайностями, и в ней прошлое, настоящее и будущее слились воедино.

— Здравствуйте, мадам Куртуа! — крикнула Клер туговатой на ухо соседке.

— Вы не знаете, куда уехал месье Ишида? — с места в карьер вскинулась соседка, не утруждая себя ответным приветствием. — Вчера я столкнулась с ним на лестнице. Он тащил чемодан. И прошмыгнул мимо меня, как будто мы незнакомы. Я даже испугалась. До сих пор дрожь бьет…

Когда миновал период стойкого недоверия, сопровождавшегося отчетливым ворчанием при случайных встречах на лестнице, старушка прониклась к соседу-азиату восторженным почитанием на грани культа. Клер с Ишидой частенько смеялись над этим необъяснимым переворотом. «Седина в отсутствующую бороду» — так комментировала его Клер.

Ее позабавил расстроенный вид пожилой соседки.

— Я не знаю, где он, — коротко ответила Клер. Потом приблизилась к мадам Куртуа и тихонько сунула руку ей за шиворот. — У вас ярлычок от блузки выскочил, — шепнула она ей на ухо, и та вздрогнула, как будто ей сообщили, что она вышла на люди нагишом.

Клер сочла себя достаточно отомщенной за допущенную по отношению к себе невежливость. Она все еще надеялась, что рано или поздно все-таки приучит соседку здороваться. Повернувшись к почтовым ящикам, вскрыла свой и принялась изучать его содержимое. Женщины за ее спиной немедленно возобновили переговоры. Мадам Куртуа изумлялась чрезмерным гонорарам консьержки, на что та возражала, что брала бы гораздо меньше, если бы жильцы дома чаще обращались к ней за услугами.

— А вы спросите у новенького с четвертого этажа! — хихикнув, предложила мадам Куртуа. — Правда, не представляю, с чего у него там вытирать пыль — у него там шаром покати!

Окна мадам Куртуа смотрели точно на квартиру Росетти. Клер обернулась и, изображая равнодушие, спросила у старушки:

— Как это, шаром покати?

Мадам Куртуа, оскорбленная эпизодом с ярлыком, смерила Клер взглядом, словно видела ее впервые в жизни. Та улыбнулась и, не собираясь отступать, повторила:

— Как это так, у него шаром покати, мадам Куртуа?

Старики всегда боятся молодых, и для пожилой дамы тон Клер и ее громкий голос прозвучали предупреждением.

— А вот так, — ответила она, — у него даже мебели нет! И на стенах пусто. Не знаю, но, может, в спальне хоть кровать стоит. А кофе он пьет из пластиковых стаканчиков.

Клер попрощалась с обеими кумушками легким японским полупоклоном и упругим шагом покинула дом.

В вагоне метро Восьмой ветки, относительно свободном в этот час, Клер уселась на откидное сиденье. Внезапно до нее дошло, что в этой жаре, в окружении молчаливых незнакомцев, ей страшно. Она глубоко вдохнула нездоровый воздух подземки. За ночь вчерашние вопросы хорошенько перепрели в ее голове, но чуда не произошло и ни один ответ сам собой не родился. Кто же он такой, этот Росетти, который даже не позаботился обставить свою квартиру? Она огляделась по сторонам и заметила, что сидящий на ближайшем сиденье мужчина не спускает с нее глаз. В конце вагона оказался еще один — этот тоже посматривал на нее, но скорее равнодушно, попутно листая «Паризьен». Напротив устроилась парочка польских туристов в вышедшей из моды одежде. Они на самом деле целуются или только делают вид? А черноволосая толстуха в ярко-синем спортивном костюме? А старик в кепке, в глубине вагона, спит или притворяется? Беспристрастный судья всех штучек, какие любило выкидывать ее собственное воображение, Клер, конечно, отдавала себе отчет в том, что все это — признаки надвигающегося приступа паранойи. Она решила выйти на следующей же остановке, просто проверки ради. Но чудовищное бремя привычки словно пригвоздило ее к сиденью. Она продолжала следовать обычным маршрутом: направление «Мадлен», пересадка на линию «Мэрия Исси», до станции «Севр-Бабилон». Такой уж она была, что тут поделаешь.

Клер вынула из кармана записку Ишиды, понюхала ее и перечитала еще раз. «Он надо мной издевается», — сказала она себе, разозлившись на самое себя и свои надежды на то, что обнаруженное на пороге квартиры письмо окажется любовным посланием. Она прикрыла веки и увидела, как на черном фоне движется ее японский друг в кимоно, неся в руках, как Саломея голову Иоанна Крестителя, ее собственную голову, белую как снег. Она открыла глаза, изгоняя видение, и обнаружила, что состав пассажиров почти полностью сменился — из прежних осталась только парочка из Восточной Европы. Она чуть не прозевала свою остановку и выскочила из вагона на станции «Мадлен» в последнюю секунду.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кристиан Дитрих делил роскошную квартиру с психоаналитиком, который придерживался стратегии, согласно которой его пациенты не таились друг от друга. В то утро к нему на прием явился молодой человек с повадками денди — похожий на девушку и чрезвычайно красивый. Клер на память сразу пришли фантастичные образы Тадзио, Вертера и Юджина Гонта. В ту минуту она дорого дала бы, чтобы проникнуть в тайные закоулки невероятно сложной и загадочной жизни этого парнишки, сидящего с измученным видом. Дверь кабинета открылась, выпустив пожилую даму, за которой шел, провожая ее до выхода, темноволосый мужчина. «Мой любовник», — подумала Клер и бегло улыбнулась ему.