Книга Житие Одинокова - Дмитрий Калюжный

Ближайшее окружение было встревожено, если не сказать больше. Мы все всегда знали: проходило немного времени, чтобы тот или иной работник не был к нему приглашён. А теперь телефоны молчат, известно только одно: он на Ближней даче, но никто не решается поехать к нему. В эти дни его уединения (день и вечер 27 июня, утро 28-го — М. С.) у Молотова собрались члены Политбюро и стали решать, как быть? По сообщению обслуживающего персонала дачи, Сталин был жив, здоров. Но отключился от всех, никого не принимает, не подходит к телефонным аппаратам. Члены Политбюро единодушно решили: ехать всем…»

О том, как ездили к Сталину, а он был в плохом состоянии, и т. д., известно из писаний Микояна, Берии и Хрущёва. Хотя лично Хрущёва и в Москве-то не было, уж он точно не ездил. По Хрущёву, можно понять, дело было 24 или 25 июня («долгое время фактически не руководил»); Берия даты не называет; по контексту воспоминаний Микояна, ездили 29 июня. Кстати, по Микояну, перед поездкой то ли Лаврентий Берия, то ли Вячеслав Молотов предложил создать Государственный Комитет Обороны. Я в это поверить не могу: такое мог придумать только Сталин.

Что же произошло? Полагаю, вечером 27 июня у Сталина сам собою прорвался нарыв в горле. Он никогда ни с кем не обсуждал своего здоровья, не любил обращаться к докторам. У него на даче даже аптечки не было. У охраны была, а у него нет. И вот произошёл, говоря медицинским языком, «кризис». Я такими болячками не страдал и не знаю, как оно происходит, но подозреваю, что физическое состояние человека в такие моменты не самое бодрое. Не до разговоров по телефону. Хотя это поворот к выздоровлению.

Со слов Н. А. Булганина, записанных Чадаевым: «Всех нас поразил тогда вид Сталина. Он выглядел исхудавшим, осунувшимся… землистое лицо, покрытое оспинками… он был хмур». А. С. Микоян пишет: «Застали его в малой столовой, сидящим в кресле. Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. (Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать.) Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя: „Зачем пришли?“ Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать».

Но, если подумать, действительно: «Зачем пришли?»

Я уже давно на пенсии. Однако работал немало и правила знаю: когда сотрудник заболевает, ему дают немного поправиться, потом профком выделяет деньги, кого-то отправляют в магазин, чтобы купил апельсинов, и делегация коллег навещает больного. Если заболевает директор, денег выделяется больше, делегацию составляют начальники отделов. Директор — заранее, конечно, осведомлённый — встречает их. Все усаживаются за стол. Принесённую провизию раскладывают по тарелкам, остальное разливают по рюмкам. Даже и мысли у директора не возникает, что его пришли арестовывать.

Сталин о своей болезни никого не оповещал и на апельсины вряд ли рассчитывал. Но это появление в его столовой сразу всех высших лиц государства, ведущего войну, его, конечно, поразило. Они должны делом заниматься! «Зачем пришли?»

Какие там аресты! Его не было меньше суток, а они уже не знали, что без него делать.

Глава восьмая

— Товарищи, возражения есть? — спросил Сталин. — Может быть, дополнения?

— Кажется, всё охватили, — устало потёр лоб Маленков.

— Не расширить ли список пункта четыре, — без вопросительной интонации предложил Микоян. — А то из еды упомянут только хлеб.

Перечитали четвёртый пункт:

«При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Всё ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться».

— А что тебя смущает? — поинтересовался Молотов. — Приписать сюда, что ли, фрукты и ягоды, яйца и молоко? Смысл-то понятен!

Уже два часа члены Политбюро и Совнаркома обсуждали совместную директиву «О мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков». Было 29 июня, воскресенье, начало второй недели войны. За предыдущие дни войну СССР объявили, помимо Германии, Италия и Румыния, Словакия, Финляндия и Венгрия.

То, что Сталин обдумывал 22 июня, приобретало законченные формы: страна превращалась в единый военный лагерь. Эта последняя директива охватывала всё. В ней было указание армии отстаивать каждую пядь Советской земли. Был призыв к народу организовать всестороннюю помощь армии (мобилизация, снабжение, транспорт, помощь раненым). Было указание крепить тыл Красной Армии, подчинив интересам фронта деятельность всех предприятий. Тех, кто оставался на территории, занятой врагом, директива ориентировала на создание партизанских отрядов и диверсионных групп.

Пункт шестой требовал немедленно предавать суду Военного трибунала всех тех, кто своим паникёрством и трусостью мешает делу обороны, — невзирая на лица.

— А впрочем, нормально, — согласился Микоян с формулировкой четвёртого пункта и глянул на товарища Сталина. Тот молча прогуливался вдоль стола, попыхивая трубкой.

— Может, мы хотим оставить немцев голодными? — заговорил он, и сам же ответил: — Мы, конечно, хотели бы этого. Или, может, мы хотим оставить голодными советских людей, которые вынужденно остаются на оккупированной территории? Нет, этого мы не хотели бы. Но смысл пункта об угоне паровозов, вывозе горючего и хлеба — не в том, чтобы кого-то оставить голодным. Смысл — заставить Гитлера тратить на подвоз продовольствия и горючего тот ресурс, который, если бы он получил в сохранности наши склады и паровозы, он мог бы использовать на доставку в район боевых действий вооружений, боеприпасов, живой силы… И это утяжелило бы положение Красной Армии.

Походил ещё немного, повторил вопрос:

— Возражения по директиве есть?

Возражений не было. Проголосовали, отдали правленый текст на перепечатку. Участники заседания потянулись на выход, остались только члены Политбюро.

Они собирались обсудить происходящее на фронте, но обсуждать как раз было нечего.

— Нет новостей! — недовольно махнул трубкой Сталин. — Нет! И не потому, что нет, а потому, что отсутствует связь с войсками! Как вам это нравится?

— Нам это совсем не нравится, — ответил Молотов, а Берия тут же подхватил:

— Отсутствие связи вызывает вопросы, товарищ Сталин. За связь в Красной Армии отвечает начальник Генштаба товарищ Жуков. И он даже неделю спустя после начала войны связь не обеспечил! А у меня, например, есть связь с моими подразделениями.

— Да, — кивнул Сталин. — Пограничники — молодцы.

— Ни одна из пограничных застав самовольно не ушла с позиций, товарищи, — сказал Берия. — Кто не погиб в бою, отходил только по приказу.