Книга Маленькая торговка спичками из Кабула - Мари Бурро

Новобрачные вместе со своими близкими — в отдельной комнате. Мне разрешили пойти поздороваться с двоюродным братом и сестрой. Хома и Уасс одеты в традиционные свадебные наряды зеленого цвета, зеленый — символ ислама, весны и зарождающейся любви. Акт только что подписали, теперь молодожены смогут надеть более европейскую одежду.

Музыканты начали играть на рубабах[23]и петь традиционные афганские песни. Мужской и женский залы разделяла обыкновенная ширма, но входы для мужчин и для женщин были разные, чтобы они друг с другом не встречались. Около девяти вечера, после ужина, на котором ели кабали па-лав, вареный рис с кусочками жирной баранины и изюмом, музыканты запели традиционную песню, предвещающую появление новобрачных. Эта песня называется «Ахеста боро, ман э ахеста боро», что в переводе означает: «Плыви ко мне тихонечко, мой свет во тьме, плыви ко мне тихонечко». Мы все встали. Молодая жена одета теперь в белое платье, а Уасс в черный смокинг-тройку. Они медленно проходят через всю комнату и садятся на стулья лицом к гостям. Отец Хомы покрывает ее голову красиво вышитой шалью. Под шалью новобрачные должны посмотреть друг на друга в зеркало и увидеть свое совместное будущее. Это волшебный момент, несмотря на то что Хома и Уасс друг друга уже видели. Уасс читает короткую молитву, и музыканты вновь начинают играть.

Хома особенно красива, ей очень идет белое платье. Взгляд у нее немного отсутствующий. Я очень счастлива, потому что она выбрала меня для церемонии с хной. В ней могут участвовать всего семь незамужних девушек. По традиции мать невесты кладет ей на ладонь немного хны, невеста крепко сжимает ее. Я должна была обмотать руку Хомы куском красивой белой ткани, так, чтобы кулак оставался плотно сжатым, это как повязка на компресс. Через несколько часов муж должен развязать ее и посмотреть на ладонь жены. Чем темнее цвет, тем сильнее они любят друг друга и тем счастливее будет их брак.

После церемонии я опять присоединилась к сестрам, и мы долго танцевали. Мы танцуем традиционные танцы, в которых очень важны движения рук и постановка головы. Я очень люблю танцевать. Иногда мы с сестрами тренируемся все вместе ради удовольствия. Мальчики на своей половине танцуют аттан — традиционный танец на юге Афганистана. Они ритмично двигаются по кругу, выбрасывая руки то вперед, то назад. Это очень тяжелый танец, его могут танцевать несколько часов подряд. К концу танца мальчики еле дышат и словно впадают в транс. После аттана свадьба заканчивается. Она никогда не затягивается допоздна. Пощеголяв своими нарядами и макияжем и втайне надеясь, что все их заметили, женщины надевают свои паранджи и быстро уходят. Мужья или братья долго ждать не будут.

Мы встретились с братьями возле фургона, который Фархаду одолжил друг. По дороге домой мы говорили о свадьбе, каждый рассказал, что ему запомнилось. Я была единственной, кто видел Хому так близко. Я в подробностях рассказала о церемонии с хной. Жамшеду очень хотелось знать, каков же был результат. Я сказала, что рука у Хомы была черная, как эбеновое дерево.

Жамшед успокоился. В такой час улицы Кабула обычно пусты, мы ехали быстро. В квартале Калле-Фатуллах нас остановило заграждение. Полицейский посветил на нас фонарем. Фархад показал ему свое учительское удостоверение и сказал, что мы едем со свадьбы. Полицейский, немного раздраженный оттого, что его побеспокоили, махнул рукой и прохрипел что-то похожее на «проезжайте».

Засыпая, я думала об обряде с зеркалом. Мне от одной мысли о прикосновении к мужчине неприятно. Но, тем не менее, эта церемония была намного более волнующей, чем я ее себе представляла.

30

Мальчики

В тот день мне больше не хотелось притворяться, будто я еще не разочаровалась в жизни. Иногда мое подсознание заставляет меня забывать то, что я знаю о людях. Я больше не верю в братство. Эта мысль преследовала меня сегодня весь день. Утром я шла в школу. Я немного опаздывала. Халеда и Бассира ушли раньше меня. Я шла быстрым уверенным шагом, смотря в землю, чтобы не привлечь ни одного взгляда. Я вышла на узенькую улочку перед домом, я хожу по ней, когда нет времени и нужно сократить дорогу.

Обычно мы идем по ней с сестрами. Эта улица узкая, как коридор. Стены домов очень высокие и между ними — ни малейшего просвета. Дома из самана очень хрупкие. Они быстро осыпаются. Кажется, они построены на время, саман быстро разрушается от ветра и землетрясений. Наши дома словно извиняются за свое собственное существование. У домов на этой узкой улочке стены, наоборот, крепкие и тяжелые. Они не всегда стоят прямо и порой вступают в опасные противоречия с законами тяготения. Я не люблю эту улицу, я чувствую, как дома давят на меня физически, и мне кажется, что стены смыкаются и не пропускают меня. Зря я пошла по этой короткой дорожке. Вся улица была погружена в прохладную тень, лучи солнца не проникали сюда. Я сощурилась от резкого перехода в тень. И увидела силуэт. Потом еще один. Мальчики лет пятнадцати подошли ко мне и перегородили дорогу. Они как ни в чем не бывало начали толкать меня, а я стукалась о них, как о стену. Один из них, с пушком над верхней губой, сорвал с меня платок. Другой, в кепке с надписью «Pepsi», воспользовался моментом, повалил меня на землю и быстро, даже сам того застеснявшись, просунул руку мне под тунику. Движения у них были грубые и резкие. Как у нахальных подростков, у которых нет никакого опыта. Я заплакала. Я не кричала. Я не люблю поднимать шум. Они расхохотались, а потом сказали мне что-то вроде: «Ты ничего другого не заслуживаешь», — и, смеясь, убежали. Все это длилось не больше трех минут. Мне казалось, что я раздвоилась: одной частью была моя бездействующая физическая оболочка, другой — мой мозг, с бешеной скоростью соображающий, как вытащить меня из всего этого. Ко мне уже не первый раз пристают мальчишки. Они всегда ходят тут, поблизости. Наверно, так они хотят заставить девочек бояться их и показать им, что те всегда будут слабее. От этой мысли мне хуже всего. Эти типы недостойны ничего, кроме презрения. Вспоминая этот случай, я жалею, что струсила и ничего не сказала. Я не пыталась убежать, я готова была смириться со своей участью. Последние дни я сама себя не узнаю. Ведь я же не фаталистка! Поэтому я дала себе слово: больше никогда такого не позволю. Я буду бороться против самого простого выхода — смирения с волей мальчиков. Я не имею права разочаровываться в жизни в свои тринадцать лет.

31

Побег

Сегодня утром я почувствовала, как мне все надоело. Мне хочется другой жизни. Когда я возвращалась с рынка, солнце светило так ярко, что все щурились и, казалось, смотрели в пустоту. Солнце было уже высоко, и тени на лицах ложились только под глазами и под носом. Мне было так жарко! У меня под платком вспотел затылок. Я подошла к колодцу, чтобы немного смочить лицо. Несколько мальчишек набирали воду в бидоны для стирки, или для заваривания чая, или для теста, из которого пекут хлеб. Или, может быть, для омовения перед молитвой. Я ждала своей очереди. Мальчик лет семи дрался с другим немного постарше, тот обвинял его, что он прошел без очереди. Никто не пытался их разнять, все уже привыкли к этим уличным дракам, которые кончаются так же быстро, как и начинаются. А я только подумала, что новое поколение такое же драчливое, как и поколение наших родителей. К чему нас все это приведет? Маленькая девочка в фиолетовом платье принцессы наполняла бутылку передо мной. Она похожа на куклу: в этой шумной толпе она как чужая. Наполнив бутылку, она ушла, шурша своим фиолетовым платьем. Ее туфельки при каждом шаге попискивали, а на подошве у них загорался красненький огонек. Все дети мечтают теперь о такой обуви.