Книга Мужчины свои и чужие - Кэти Келли

– Я живу примерно посредине между вами, – сказала Ханна. – Так что, простите, крутить баранку придется вам.

– Не имею ничего против, – заявила Лиони. – Для меня с этим путешествием начался новый этап в жизни. И раз уж я не влюбилась ни в кого вроде Омара Шарифа, то две новые подруги – совсем неплохо.

– Ты хочешь сказать, что мы на втором месте? – возму­тилась Эмма.

Лиони рассмеялась:

– Шучу. Ладно, давайте наметим первую встречу. Ду­маю, через две недели будет в самый раз. Мы еще сохраним загар, чтобы пощеголять перед публикой, и успеем проявить фотографии. Заодно посплетничаем о членах нашей группы.

– Договорились, – согласилась Ханна. Они чокнулись уже пустыми бокалами.

– За встречу бывших египтян! – громко сказала Эмма. – Ну что, заказать еще выпить?

6

Эмма открыла входную дверь, втащила за собой чемодан и глубоко вдохнула запах дома, в котором окна не открыва­лись со дня ее отъезда. Лилия в вазе на столе в холле печаль­но поникла, листики свернулись от недостатка влаги, а на перилах лестницы грудой висела одежда Пита – полный комплект плащей и свитеров.

Не обращая внимания на беспорядок, Эмма направилась в кухню. На столе лежала записка, едва видная среди груды старых газет и журналов, приложений и рекламных брошюр. Эмма поставила сумку, поежившись от августовского холо­да – после египетской жары Ирландия казалась просто ледя­ной, – включила чайник. Только тогда она взяла записку.

Не терпится тебя поскорее увидеть, радость моя! Я на матче. Вернусь в семь. И уже подумал об ужине. Ничего не делай.

Твой Пит.

Она усмехнулась. «Подумал об ужине» означало, что он остановится по дороге в пиццерии и купит огромную пиццу и картошку с чесноком.

Эмма принесла свой багаж и чай наверх и принялась рас­паковывать вещи. Из груды белья и футболок она достала не­сколько алебастровых фигурок, которые купила в Луксоре. Особенно ей нравилась резная фигурка Бога-сокола. Флора предупреждала, что она рассыплется в пыль, если по ней как следует стукнуть. Настоящие алебастровые статуэтки долго­вечны, объясняла она, не то, что их уличные собратья. Но Эмме было все равно. Ей хотелось купить дешевые сувениры для коллег в офисе, и такие статуэтки, по три египетских фунта каждая, прекрасно подходили для этой цели. Доволь­ная, она достала остальные и, выстроив все шесть перед собой, принялась решать, кому какую подарить.

Впрочем, на самом деле разборка вещей ее не слишком занимала. Она думала о Пите, ей хотелось поскорее его уви­деть и все ему рассказать – о своих новых подругах, о местах, где они побывали. Но тут ее рука коснулась упаковки египет­ских прокладок с голубком на этикетке, и Эмму снова охва­тило отчаяние. Нет никакого ребенка! Не будет ребенка, ко­торый мог бы положить головку ей на грудь, инстинктивно разыскивая сосок, не будет детского плача, не будет малень­кого существа, полностью зависящего от нее.

Не в силах сдерживаться, Эмма упала на пол у кровати и зарыдала. Ханна и Лиони пытались ее утешать, но они ниче­го не понимали! У Лиони были дети, а Ханна, похоже, вовсе не хотела детей. Эмма же жаждала ребенка со страстью, кото­рая убивала ее. Такие переживания не могли пройти бесслед­но, они, подобно раку, разъедали ей душу. Все так легко за­водили детей! Некоторые даже делали аборты – и ничего, очень скоро нормально рожали. А у скольких женщин появ­лялись нежеланные дети!

Работая в организации по делам несовершеннолетних, Эмма постоянно сталкивалась со случаями плохого обраще­ния с детьми, с брошенными детьми, которых предали люди, обязанные любить их и защищать. Еще хорошо, что Эмма выполняла административную работу, потому что если бы ей лично пришлось выслушивать детей, звонивших по горячим линиям, она вряд ли выдержала бы. Она знала, что консуль­тантам приходится трудно – иногда они уходили сразу же после окончания смены, с белыми лицами, не в состоянии ни с кем разговаривать. Эмма не была уверена, что нашла бы, что сказать мальчику, расскажи он ей об отце, который при­жигает ему руки сигаретой, или девочке, рассказывающей, что папа забирается к ней ночью в постель и велит никому не говорить. Эти люди не были родителями, они были исчадия­ми ада! Чего она не могла взять в толк, так это зачем господь подарил им ребенка.

Эмма ненавидела таких людей – почти так же она нена­видела Веронику из их офиса, которая гордилась своим мате­ринством, как почетным орденом. Она постоянно рассказы­вала о маленьком Филе, о том, какой он забавный, и никогда не забывала спросить, почему Эмма не хочет завести ребен­ка. Эмма не сомневалась, что Вероника все прекрасно знает, но, поскольку была начальницей, не решалась поставить ее на место. Вдруг подумают, что она пользуется своим служеб­ным положением?

– Фил ползает по всему дому со скоростью ракеты, – обычно говорила Вероника, когда они все сидели в задней комнате за ленчем. И тут же переключалась на Эмму, кото­рая вообще не участвовала в разговоре: – Поверить невоз­можно, что вы с Питом до сих пор не завели детей. Знаешь, не стоит затягивать. Вдруг потом выяснится, что у тебя вооб­ще не может быть детей!

Эмме хотелось тут же на месте придушить Веронику. Но вместо этого она вымученно улыбалась и говорила что-то вроде:

– Времени еще с избытком. Мы не торопимся.

Она сидела в спальне и думала о Веронике. Как она за­втра встретится с ней? Фил за эту неделю наверняка сделал что-то такое необыкновенное для малыша его возраста, что это достойно занесения в Книгу рекордов Гиннесса. Все будут вынуждены высказать свое мнение по этому поводу, и Вероника уделит этому вопросу значительно больше време­ни, чем она уделяет работе. Она была плохой помощницей. Возможно, поэтому она ненавидела Эмму и никогда не упу­скала шанса сказать ей гадость.

Эмма поежилась. В доме было холодно – Пит, уходя, не сообразил включить отопление. Кроме того, у нее затекли спина и ноги. Наконец она заставила себя подняться, пошла в ванную и умылась.

Из зеркала на нее смотрела женщина с красными пятна­ми на лице. Женщина, которая выглядела совсем молодой, если судить по бледной коже, слегка тронутой загаром, и от­сутствию морщин, но которой можно было дать тысячу лет, если заглянуть в ее заплаканные, тоскующие глаза.

Эмма заставила себя немного подкраситься – ей не хоте­лось выглядеть плохо, когда придет Пит. Нельзя заставлять его страдать и переживать только потому, что она в очеред­ной раз не сумела забеременеть. Впрочем, иногда она сомне­валась, правильно ли делает, что скрывает все от него.

На всякий случай Эмма выпила таблетку забытого мате­рью валиума. Немного погодя она почувствовала себя лучше и даже сунула груду грязной одежды в стиральную машину.

Когда послышался звук открываемой двери, Эмма сидела в кресле, свернувшись калачиком.

– Я пришел, радость моя! Где ты?

– В гостиной.

Через секунду он уже стоял в дверях. Короткие темные волосы, открытое лицо с широко расставленными смеющи­мися глазами. Его честная улыбка была так привлекательна, что многие женщины, менеджеры офисов, заказывали куда больше канцелярских товаров, чем собирались, только пото­му, что Пит им так посоветовал. Надо сказать, он всегда давал дельные советы. Пит Шеридан был врожденным джен­тльменом – добрым, отзывчивым, любящим детей и живот­ных. Он никогда не жульничал в расходах и ни за что не ушел бы из магазина со сдачей с двадцатки, если дал кассиру толь­ко десять долларов.