Книга Тишина - Питер Хег

Кто-то постучал в дверь.

— Это журналисты, — объяснил он. — Это они меня ищут.

Она стала еще бледнее, чем была.

— Твой номер телефона, — умолял он. — Адрес?

— Все кончено. Ничего нельзя вернуть.

— Я стал новым человеком. Возродился. Все теперь иначе.

Она оскалилась. Словно животное. Он начинал терять контроль над собой.

— Я брошусь в объятия репортеров, — заявил он. — Я расскажу им все. О моей дикой тоске. О том, как я оказал сопротивление вооруженным охранникам. О собаках-ищейках. Электрических изгородях. И все это — чтобы передать тебе краткое, жизненно важное сообщение. Расскажу о том, как ты вышвырнула меня. Вызвала палачей. Наши фотографии поместят на первых страницах газет.

В ее взгляде появилось изумление.

— Ты способен на это, — заметила она. — Ты действительно способен на это.

— Полчаса. Всего полчаса.

В кармане комбинезона она нашла плотницкий карандаш. Он протянул ей лотерейный билет. Руки ее немного тряслись, когда она писала.

В дверь колотили. Она завернулась в полотенце, провела его вперед через душевую, открыла другую дверь, которую он прежде не увидел. Они вышли в узкий коридор, откуда еще одна дверь вела туда, где когда-то была улица Торденскьольгаде. Позади них в одной из дверей повернули ключ. Все это время она тщательно старалась случайно не коснуться его. Теперь она приложила кончик карандаша к его щеке, словно это был нож с выкидным лезвием.

— Полчаса, — прошептала она. — А потом — чтобы я никогда тебя больше не видела.

16

Существует опасная, черная и промозглая двухчасовая дыра между последним и первым утренним автобусами, которой ему удалось избежать, — он успел на последний ночной автобус. Сделав большой крюк вокруг промышленного района, он некоторое время постоял у забора. Все живое оставляет за собой эхо — он ничего не услышал. Оставалось два часа до того, как вступит в силу постановление о его депортации, ему надо было бы поесть и поспать, но он поступил иначе. Он нашел спортивный костюм и переоделся.

На манеже он включил Рихтера и нотную лампу над роялем.

Он начал с упражнений на баланс. Он делал их каждое утро в течение тридцати лет, не пропустив ни одного дня. Сначала жесткие, равномерные, вертикальные движения классического станка. Потом длинные, скользящие серии legato по кругу вдоль края манежа. А под конец он наденет свои концертные башмаки. Сшитые на заказ. Пятьдесят четвертого размера. Большие, но при этом не вызывающе огромные.

Баланс и молитва дополняют друг друга. В результате мышечного и духовного напряжения должна возникнуть какая-то точка безграничного спокойствия. В этой точке встречаешься с самим собой.

Молитва началась спонтанно, сначала синхронно с биением сердца, через некоторое время она потечет независимо от него. Он почувствовал благодарность. Он жив. У него есть тело. Есть запись «Хорошо темперированного клавира» в исполнении Рихтера. У него остается еще два часа. И самое главное — у него есть номер телефона. Приоткрытая дверь. Ведущая к ней.

И где-то у него еще остается публика. «Публика — это половина моей индивидуальности». Так говорил Грок.[24]Он раскрыл объятия зрительному залу. Он всех их любил. Даже сейчас, когда там никого не было.

Но все-таки в зале кто-то был. Кто-то находился здесь вместе с ним.

В большинстве цирковых манежей «сухая» акустика — из-за ядовитого сочетания песка на арене и парусинового верха. Всякий раз в начале номера музыкальному клоуну предстоит неизбежный тяжелый труд — ему нужно оживить манеж. Но этот зал был другим. Стены были сделаны из фанерных щитов с пустотами, они поглощали низкие тона, и из-за этого возникало множество горизонтальных отражений. В этом помещении он всегда мог ориентироваться, словно летучая мышь. И сейчас тоже.

Он выключил Рихтера, отступил назад к колонне с электрическим щитком, зажег свет.

Их было двое. Мужчина со слуховым аппаратом — он сидел так, как будто никогда и не сходил со своего места у пожарного выхода. Второй — высокий и светлый, плыл по проходу между рядами, вытянув вперед руку.

— Считаю честью для себя. Впервые видел ваше выступление в детстве. С тех пор слежу за вами.

Каспер отошел в сторону и прислонился к роялю. Так, чтобы рояль оказался между ним и этими людьми.

— Мы пришли с приятным поручением, — сказал светлый. — Мы представляем правление благотворительного фонда. Он выделяет почетные премии артистам. Правление выделило вам премиальную сумму в размере двадцати пяти тысяч.

Руки Каспера нащупали крышку. Пятнадцать килограммов палисандрового дерева с латунным ободком, острым, как лезвие старой хлеборезки.

На рояле появилась пачка тысячекроновых купюр.

— Что это за фонд?

— Правление хотело бы остаться анонимным. Распишитесь, пожалуйста, в получении.

На денежные купюры — освещенные лампой — лег листок бумаги. Без логотипа какого-либо учреждения. Каспер надел очки. Он поднял листок, чтобы, читая его, одновременно держать обоих мужчин в поле зрения.

Это было клятвенное заверение. В том, что Клара-Мария, когда он занимался с ней в апреле, была жива и здорова и никаких телесных повреждений он не заметил.

— А нет ли какого-нибудь адреса, — спросил он, — чтобы я мог отправить билеты на премьеру?

Светлый покачал головой.

Руки Каспера опустились на клавиши. Извлекли из рояля хоральную обработку «Jesu bleibet meine Freude».[25]Нельзя не восхищаться Бахом за его чувство реальности. Ведь он и исполнял, и сочинял, не забывая при этом, что ему и зарабатывать на жизнь надо этим занятием. Своего рода упражнение на баланс. Все таланты напряжены до крайнего предела. А в глубине души — точка безграничного спокойствия. Точка, которая осознает, что независимо от того, что сейчас происходит, нам и завтра нужно будет сытно поесть.

И тем не менее. Хорал струился между его пальцами. Под эту музыку нельзя совершить клятвопреступление. Только произносить признания в любви.

— Я увлекаюсь нумерологией, — произнес он. — Нумерологией чисел. Я никогда не подписываюсь на документах с нечетными датами.

Светлый человек улыбнулся.

— Может быть, не хватает пятнадцати тысяч? — поинтересовался он.

— Может быть, и так.

Еще одна пачка купюр легла на рояль.

— Не помогло, — констатировал Каспер.

Улыбка человека погасла. Мужчина со слуховым аппаратом встал.