Книга Иностранец в смутное время - Эдуард Лимонов

Образовалась веселая суматоха, каковая образуется обыкновенно перед началом празднества. Женщины начали готовить пищу, а мужчины, те уселись за длинный стол на кухне, на русские длинные скамьи и начали потихоньку петь, приворовывая у женщин еду. Сыр, маринованную капусту и хлеб. (Все это было закуплено на Центральном рынке вместе с большим количеством телятины исчезнувшей после антракта актрисой, ее братом и шофером Василием Ивановичем.)

Празднество должно было начаться, но медлило начинаться. Шофер, брат актрисы, Соленов, мускулистый муж дочери — по одну сторону стола, спокойный красавец — на торце, Индиана и заместитель Яша — по другую, выпивали, обсуждая концерт. Женщины: актриса, дочь, жена Яши («француженка»), расхаживали, занятые по кухонной части кухни, время от времени подходя к мужчинам (актриса чаще всех). Чего-то, — подумал Индиана, — не хватает. Что-то отсутствует. Или кто-то. В юные годы Индиана всегда находил в компании (в собрании) личность, которую ему хотелось впечатлить (он подумал: «ту импрэсс», он ведь думал на трех языках сразу). То это бывал Ленька Губанов — лидер «смогистов», поэт, то НЕЗНАКОМКА, «фимэйл». Присутствие объекта, каковой следовало покорить (удивить, поразить), сообщало трагическую напряженность групповым встречам. Самая заурядная выпивка превращалась в «Последнюю Трапезу» Христа и апостолов. Иуды всех рангов всегда находились среди обедающих, короче — жизнь в юности была напряженной. В настоящем у Индианы, была женщина, вызывающая в нем противоположные сильнейшие страсти, но эта женщина вынужденно не присутствовала за столом, потому Индиана только вздохнул и позволил любезному Яше подлить ему водки.

Голова Пахана упала ему на грудь. Он пробормотал несколько нечленораздельных фраз. Встал. Сильно шатаясь, ушел, держась за стол, потом за стену. В глубину дома.

«Сломался старый», — сказала актриса прикуривая. Жестокая, как ей и подобает быть, русская женщина.

«Спать пошел, — оправдал босса Василий Иванович. — Устал ведь и то. Все дни на ногах и пьет. А ведь ему шесть десятков. Здоровый еще какой. Ни одного инфаркта. Выспится, вернется за стол… Вот так и живет… — Василий Иваныч указал рукой в ту сторону, куда ушел Пахан. — Сидит у себя в Крыму месяцами. Пишет, работает, как вол. А вырвется в Москву, так на износ весь, круглые сутки машину гоняет…»

Непонятно было, имел ли шофер в виду мини-автобус или же соленовское тело.

«Как вам у нас? — Мускулистый муж дочери сел рядом с Индианой. — Да вы меня помните ли? Мы в Париже встречались. Я с Соленовым в Париже был».

«Помню я вас. Конечно помню. Это у меня манера поведения такая неэмоциональная, — извинился Индиана. — Ничего здесь, привыкаю».

«Жутковато, наверное, Вам?»

«Почему вы все хотите, чтоб я ужасался. У вас да, другая жизнь, нежели на Западе. Может быть, у вас нормально развитая жизнь, а у нас там ненормальная, слишком развитая».

«Я предпочитаю вашу, которая слишком», — сказал муж.

«В буфете «Украины» я каждое утро встречаю соотечественника француза. Продает вам продукты нашей культуры. Так вот, он высказал мысль, что у вас здесь настоящая суровая ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ, а мы там живем, как дети, ненастоящей жизнью, предохраненные от всего. От самой жизни в конечном счете».

«Скажите вашему соотечественнику, что я готов с ним обменяться гражданством».

«…на Центральном рынке килограмм огурцов этих, — актриса вывалила на стол овощи из сумки, — стоил десять рублей. И телятина стоит десять рублей кило. Невероятно! А огурцы хорошие, грузинские».

«Что с мясом сделали?» — спросил шофер, принюхиваясь.

«Завернули в фольгу и сунули в духовку. Долго будет готовиться. Много мяса купили», — сказала жена зама. Пристроившись на углу стола, она резала, овощи для салата.

«Интересно, — подумал Индиана, — далеко ли отсюда ближайшие рабочие окраины? Судя по увиденным из окон автобуса пейзажам, город заметно приблизился к поселку, служившему испокон веков местом отдыха советских творческих интеллигентов. Воспламененные призывами популистских лидеров к отмене привилегий, толпы ПРИБЕГУТ или ПРИЕДУТ громить, уютные с лакированными полами и стенами, дома. Индиана, сам выйдя из народа, всегда опасался его и не доверял толпе. Одновременно и девушка-луна, дочь Соленова, не была ему симпатична. Мускулистый ее муж? Индиана не почувствовал к нему неприязни, но и приязни не возникало. Седой красавец? (Индиана поискал взглядом гимнастические снаряды. Где-то они несомненно были скрыты. Подозрительно в хорошей форме находился седой.) Неприятен. Вся эта публика несомненно живет за счет соленовских книг и телесерий. Если Пахана Индиана безоговорочно уважал за его твердую жизненную силу, за то, что тот сумел выбиться из говна, из захудалого круглоголового сына врага народа стал БРОНЕНОСЦЕМ СОЛЕНОВЫМ, прошибающим жизнь, то ЭТИХ, ВТОРОЕ ПОКОЛЕНИЕ советской буржуазии, он не уважал. НАХЛЕБНИКИ, — вспомнилось старое презрительное русское слово. Чада и домочадцы. Соленов здесь не живет, он оставил все это им — семье. Бывшей жене он оставил квартиру в одном из лучших домов Москвы. Соленов — работник. Производитель. Герой Киплинга. Строитель книг и совместных советско-французских предприятий. Его дети — уже декаденты. Расточители.

Теперь, когда Пахан не заслонял ему окно кухни, он видел за окном снег и несколько сосен, и дальше — темноту, подсвеченную снизу лишь снегом.

Видение, возникшее впервые в помещении литературного журнала, явилось вновь. Там, в снегах, представил себе Индиана, стоит, машет лапами, бьет себя в грудь и ревет возбужденное ЧУДОВИЩЕ. Кричит, готовое броситься и растоптать уютные домики, заборы, сосны, собачонку, гимнастические снаряды красивого родственника, лакированные полы, множество домашней обуви и старую швейную машину… Только горелым будет пахнуть ветер и будет плакать над истекающим алой кровью князем юная бледная княжна… И будут кружить вороны…

«Возможно, — сказал себе Индиана, — ты, мужик, просмотрел слишком много японских научно-фантастических фильмов, персонажами их, помнишь, были Гигантские Ящеры. Еще живя в Соединенных Штатах. Однако, куда более вероятно (в конце концов десять лет ты не вспоминал о ящерах, почему вдруг вспомнил?), что твое воображение воспользовалось ЯЩЕРОМ, ЗВЕРЕМ, ДРАКОНОМ, ЧУДОВИЩЕМ, чтобы символически объяснить тебе же ситуацию в Империи. Разбуженное к жизни неумелым учеником Цезаря, проснулось древнее ЧУДОВИЩЕ — НАРОД и ревет в снежных равнинах. Что натворили! Только кровь и разрушения утихомирят его. Но пока обессилиет Чудовище, пройдут годы. Ведь всю страну истопчет и опустошит. И где найдешь сегодня Святого Георгия, чтоб поразить копьем Дракона.»

«Вы слышите, Яша, ревет?» — обратился он к соседу, заму.

«Кто ревет?»

«Начало гореть мясо!» — Жена зама бросилась к плите.

Муж дочери предложил ему посмотреть картины жены. В светлой студии на втором этаже Индиана просмотрел серию портретов. Страшные рожи — портреты дегенератов. Отдельные и групповые. К одному из портретов был приклеен настоящий мясницкий нож. Таким, очевидно, представлялся народ дочери мафиози Пахана. Страшным и преступным.