Книга Последний бриллиант миледи - Ирэн Роздобудько

– Ну что, – без приветствия обратился он к коллеге, – выучил человеческую речь?

И сразу же, неожиданно, получил сильный удар прямо в переносицу. Толпа качнулась и замерла. Портянко бросился поднимать друга.

– Ты, гнида, никогда не докажешь мне, что ты чего-то стоишь! – стараясь говорить без акцента, прошипел поэт. – Пошел ты…

Дартов полез в карман за платком, кровь залила белую рубашку.

– Это тебе даром не пройдет, мета-фо-рист! – процедил он сквозь разбитые губы. Портянко и Атонесов отвели его к парапету и водой из фонтанчика стали обмывать окровавленное лицо.

Этот инцидент не попал в поле зрения Араменко – он с восхищением смотрел в противоположную сторону. Ни один катаклизм в мире не заставил бы его оторвать взгляд от женщины, которая как раз в эту минуту выходила из машины. Сердце его радостно трепетало: «Милена!» Женщина элегантным жестом захлопнула дверцу черного «мерседеса», помахала рукой водителю и, подхватив свой чемоданчик на колесах, направилась к трапу. Объявили посадку. Вся толпа радостно ринулась к лестнице.

* * *

После сорокаминутной суеты Влада, как и все, наконец получила ключ от своей каюты. Члены делегации весело разбрелись по коридорам, отыскивая свои номера. Вставляя ключ в замочную скважину, Влада краем глаза заметила, что рядом с ней будет жить одна из певиц, а дверь напротив пытается открыть уже в стельку пьяный художник Скун.

Влада вошла в свою каюту и огляделась: круглый иллюминатор, зашторенный веселой голубой занавеской, письменный столик, вмонтированный в стену, кровать с белоснежным бельем, туалет с душем. Маленькая, но вполне удобная комнатка. Из коридора доносились голоса, смех, перекличка соседей, но тут было уютно. Влада отодвинула занавеску и увидела темную воду с бликами вечерней зари. Пароход покачивался на волнах. Еще никогда Влада не испытывала такого убаюкивающего спокойствия, а главное, не знала такого приятного одиночества, когда чувствуешь себя полноправной хозяйкой жилища, пусть и временного.

До отхода парохода оставалось несколько минут. Влада разобрала вещи, приняла душ и легла на прохладную кровать, не расстилая постели. Она слышала, как волны ритмично стучат о стену ее каюты. Где-то сбоку и наверху кипела жизнь, возбужденные пассажиры сновали по палубам, а ей казалось, что она находится глубоко под ними, в барокамере на дне реки, куда не доносится ничего лишнего, суетного и ненастоящего. Влада закрыла глаза.

…Когда через час она проснулась, пароход уже отплыл за город. Влада открыла иллюминатор, и свежий воздух, словно сотканный из брызг и лунного света, ворвался в комнату. Темные берега с редкими огоньками казались ей спинами крупных доисторических животных, раскинувшихся у воды.

«Вот это и есть покой, – подумала Влада. – Подводная недосягаемая барокамера. – И одиночество Макса впервые не показалось ей ужасным. – Может быть, жить нужно ради достижения этого состояния – полного покоя. Прав Булгаков, предоставляя Мастеру эту привилегию! Не любовь, не благополучие, не жалкую борьбу за выживание – есть только покой, ради которого стоит пройти семь кругов одиночества…»

Резкий звук бортового радиоузла ворвался в ее мысли. Гнусавый мужской голос объявлял, что настало время ужина, приглашал всех в ресторан. Покой был нарушен. Влада закрыла иллюминатор и начала одеваться. Перед выходом она долго стояла перед большим зеркалом в узком коридорчике каюты и поймала себя на мысли, что выходить не хочется. Так младенцу, который находится в теплом чреве, наверное, не хочется выходить на свет. Но команда «Нужно!» вырывает его из сна и бросает на потребу многим другим «нужно», которые будут сопровождать его всю жизнь…

Влада решительно открыла дверь и направилась в ресторан, присоединившись к веренице пассажиров, находящихся в поисках выхода на верхнюю палубу. Широкий освещенный зал ресторана был украшен цветами. На входе гостей встречали стюарды и провожали к столикам. Места были расписаны по номерам. Владе достался столик с номером 17. Она прошла через зал, осматривая присутствующих и пытаясь предугадать, кого посадили рядом с ней, ведь за столиками сидели по четыре человека. Наконец она увидела на одном столике карточку со своим номером. За ним уже сидели трое – кобзарь Зозуленко, новеллист Куртя и… Ярик Араменко. Все они с восторгом наблюдали за ее шествием. Влада знала, что в черном вечернем платье, расшитом стразами, она выглядит великолепно. Новеллист, опередив остальных, вскочил и отодвинул стул. Влада поздоровалась и села напротив Ярика.

– Вам не повезло! – улыбнулся он. – Вы же не любите есть в чьем-то присутствии… Но я очень рад видеть вас здесь! Это для меня просто подарок судьбы!

Официанты начали разносить блюда.

– О, креветки! О, судак в белом соусе! Анчоусы! – по очереди комментировали кобзарь и новеллист. – Пища богов!

За другими столиками, особенно там, где сидели ветераны, тоже наблюдалось большое оживление. «Неформалы» уже разливали, прикрывшись краем скатерти, водку – ведь на столиках стояли только бутылки с пивом. Алкогольные напитки продавались в баре на верхней палубе и – по бешеным ценам.

Араменко замахал рукой троице, вошедшей в ресторан последней. Портянко, Атонесов и Дартов направлялись к соседнему столику, за которым уже скучала одна из женщин-«берегинь» в большом цветастом платке, накинутом на плечи. Увидя мужчин, направляющихся к ней, она смутилась.

– Привет, предатель! – воскликнули друзья почти хором и с интересом посмотрели на Владу. Взгляд Дартова задержался на ней дольше. Приятели сели за свой столик и, не скрываясь, выставили несколько бутылок. «Берегиня» покраснела, поправляя свою прическу.

За каждым столиком велись оживленные разговоры, почти все члены делегации были знакомы друг с другом, все шумно делились впечатлениями от своих номеров, кухни и встреч со знакомыми. В течение получаса Влада и Ярик были вынуждены выслушивать байки новеллиста Курти, который жевал и говорил одновременно.

– Когда-то, в середине семидесятых, вызывают меня в КГБ, – рассказывал он, многозначительно поглядывая на собеседников. – А я знаю, что они уже собрали на меня кучу компромата, да и думаю – вы хитрые, а я еще хитрее! Так вот, спрашивают меня: «Вы знаете поэта такого-то?» А я себе думаю: «Они же ожидают, что я отпираться буду!» И говорю им прямо: «Знаю!» – «А вы читали его рукопись такую-то?» – продолжают и думают, что я буду возражать.

«Читал!» – обезоруживаю их я. «А давали ее читать тем-то и тем-то?» – называют они фамилии моих знакомых и, дураки, думают, что я не знаю, что они знают, что давал. «Конечно!» – говорю. Была еще куча вопросов – сплошная провокация. Но меня не обманешь! Зачем отрицать то, что им известно? Так они и остались ни с чем…

– Да, – меланхолически вставил Араменко, – а потом все те, кого ты назвал, загудели в лагеря… Тоже мне – хитрец!

– Ложь! Ложь! – заорал Куртя.

По тяжелому взгляду Ярика Влада поняла, что сейчас вспыхнет ссора. Но в зал вошел художник Скун, и все внимание присутствующих переключилось на него.