Книга Повесть о двух головах, или Провинциальные записки - Михаил Бару

В одном из залов краеведческого музея нашел я старинную детскую книжку с названием «Занимательные путешествия по комнате», написанную каким-то ученым немцем по немецкой фамилии Вагнер. С немецкой педантичностью там были описаны даже комнатные мухи. В конце главы, посвященной мухам, вычитал я вот что: «Даже пленник в заточении может рассеять свое одиночество мухой, потому как это подвижное насекомое может нам надоесть, окружая нас своими многочисленными товарищами, в такой же степени она может к нам привыкнуть, и одинокая муха, которая у нас зимует, может сделаться подругой ребенка». Как это отвратительно, подумал я. Что за ужасные немецкие придумки! Да никогда в жизни нормальный ребенок… И тут вдруг представился мне Макарьев одиноким ребенком, брошенным всеми, без друзей, подруг, и я подумал, что хорошо бы ему найти хоть муху, чтобы перезимовать.

Р. S. Читая отзывы об одной из гостиниц города Макарьева, наткнулся на такую замечательную фразу: «По поводу гостиницы одни только положительные нарекания…»

* * *

За окном мороз, и на заиндевевшем стекле черными тенями веток нарисовано прилагательное «собачий». В комнате, замшевой от серых сумерек, – тишина, жалобно подвывающая печной трубой, растение Ванька мокрый с маленьким полузасохшим цветком и спящая птица чижик в клетке. Чижик вздрагивает на своей жердочке – плавает во сне. Шевелит несуществующими плавниками, переливается перламутровой чешуей, стремительно ныряет, обгоняя медлительных пескарей и пугливых уклеек. Поет под теплой и прозрачной, как небо, зеленой водой, поет во все горло и захлебывается от счастья. Ловко уворачивается от длинной щуки с ее длинной зубастой пастью, которой злодейка щелкает в сантиметре от тщедушного чижикова тельца! Выбиваясь из сил, чижик бесконечно плывет, плывет, плывет вверх, еле шевеля свинцовыми плавниками, и наконец выскакивает из воды, взмахивает крыльями, летит, летит, летит, просыпается, не может отдышаться, мелко дрожит, жадно пьет теплую воду из поилки, машинально щиплет увядший листик салата и снова засыпает… За окном мороз, и на заиндевевшем стекле черными тенями веток нарисованы слова «спи» и «завтра рано вставать».

* * *

В городе книжки читаются все больше те, которые можно на бегу читать. Или вовсе газеты. Там, внутри этих детективов и глянцевых журналов, все несвежее, жареное – вроде привокзальной шаурмы и чебуреков. Потом в голове от этого изжога и разлитие мозговой желчи. Ну, это в городе, а в деревне, когда темнеет вечер синий и в ближайшую оперу хоть три года скачи – ни до какой не доскачешь, когда веселым треском трещит натопленная печь, когда за окном сугроб достает до самого подоконника – вот тогда хорошо дремать над «Философическими письмами» Чаадаева или «Опавшими листьями» Розанова и размышлять о судьбах России. «Россия пуста. Боже, Россия пуста. Продали, продали, продали» сегодня на рынке две румяных от мороза бабы из Ростова Великого три свежих щуки с икрой. Они каждый божий день, кроме понедельника, приезжают в Александров из Ростова на электричке торговать рыбой. Долго с ней потом возились, с этой икрой, – протерли через сито, обдали кипятком, промыли, посолили, добавили подсолнечного масла и тщательно перемешали, прежде чем поставить в холодильник. Если верить рецепту, то меньше чем через шесть часов икра не просолится, и есть ее нельзя, а потому надо терпеть еще часа два. Чижик, напевшись за день, спит без задних ног в своей клетке. Во дворе воет на луну собака, оконное стекло все в хрустальных сверкающих зарослях. Ветер утих, и на снегу разбросаны в беспорядке обломки черных теней рябиновых веток. Второй час ночи. Наконец-то. Теперь можно. Сначала на горбушку черного хлеба намазываем масло. Ничего, что толсто и неаккуратно. Потом икру. У нее цвет гречишного меда. На подоконнике теща вырастила зеленый лук. Отрываем перышко, мелко его режем, посыпаем бутерброд, который тут же подпрыгивает ко рту, но… почтительно замирает на мгновение, пропуская перед собой рюмку водки. «Я считаю наше положение счастливым, если только мы сумеем правильно оценить его», – пишет Чаадаев, и он таки прав. Все дело в правильной оценке. Важно, однако, чтобы между первой и второй оценкой не было большого перерыва. «…Мы призваны решить большую часть проблем… завершить большую часть идей… ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество». Тут и спорить нечего! Решим, завершим и ответим, но не сейчас, когда икра с маслом еще тают на языке, а шустрая водка уже скатилась кубарем по пищеводу.

Серпухов

На рыночной площади Серпухова построили отель с иностранным названием. Тридцать или даже сорок этажей зеркальных стекол. Внизу магазины, кафе и рестораны. Пил я там чай с иностранным кексом и думал, что лет сорок или даже сорок пять назад на этом самом месте у бочек с солеными огурцами стояли шумные торговки; бродили в своих плюшевых юбках цыганки и гадали, просили на молоко детям, успевая при этом торговать петушками на палочке; небритые мужики в телогрейках дымили папиросами «Беломорканал» и торговали кухонными кранами, прокладками, рыболовными крючками, ржавыми болтами и гвоздями; стояли бабушки с оренбургскими пуховыми платками и шерстяными носками домашней вязки. Мне, пятилетнему, тогда купили вместо щенка трех маленьких золотых рыбок в пол-литровой банке. Дома я их пересадил в трехлитровую и двадцать раз в день подсыпал им сушеного рыбьего корму. Мне очень нравился запах этого корма. На вкус-то он оказался гораздо хуже. Через неделю, много две, рыбки умерли, вероятно, от переедания. Сначала-то я думал, что они просто устали и плавают кверху животом. Потом думал, что заболели, потом стал подозревать самое страшное и стал помогать своему горю слезами. К счастью, с работы пришла мама и утешила меня, сказав, что они просто приболели в неволе. Лучше их отпустить в Оку. Там они поправятся. До реки надо было ехать долго на автобусе, а потому мама предложила не мешкая спустить их в унитаз, чтобы они сами, гораздо быстрее любого автобуса, доплыли до своего дома… Теперь, конечно, прогресс и Макдональдс, а тогда, в моем детстве, не было ни того, ни другого. Разве это прогресс, когда за пятачок я мог немытой рукой залезть в бочку с мутным рассолом и выбрать себе соленый огурец или за шесть копеек пить из огромной пивной кружки квас до полного изнеможения и икоты? Никакой это не прогресс, а самое обыкновенное счастье. Бог его знает, куда оно подевалось. И огурцов соленых полно в аккуратных банках с разноцветными этикетками, и квас можно купить в красивой стерильной бутылке, а не пить его из плохо вымытых стеклянных стаканов, толпясь в очереди у железной бочки, а… как случилось, что прежние дни были лучше этих, толку спрашивать никакого. Ибо не от мудрости мы спрашиваем об этом.

* * *

К февралю, когда вся подходящая кора с веток и стволов в лесу обглодана, когда за попорченные яблони в деревенских садах уже попорчена дробью шкурка, когда все подруги-зайчихи обрюхачены уже по третьему разу, нападает на косого такая скука и тоска, что хоть волком вой. Тут-то и начинается самая пора охоты на него с барабаном. Скучающего зайца, как известно, капустой не корми, а дай побарабанить. Барабанят они по пням от спиленных деревьев, по упавшим стволам и по чему придется. Охотники, оставя своих борзых собак дома, укладывают в рюкзаки пяток или десяток детских барабанов и идут в лес. Там они без лишнего шуму раскладывают свои барабаны в местах возможной лежки зайцев, а сами устраивают стоянку, где у костра выпивают, закусывают и рассказывают друг дружке свои насквозь правдивые истории. Опытный охотник, если его не перебивать время от времени возгласом «Не пизди!» «Да неужто!», за один рассказ может добыть до трех лисиц, двух волков и одного медведя, а уж глухарей или белок – без счету. Но мы отвлеклись от наших зайцев. Как только заяц увидит как бы ненароком брошенный барабан… Кстати, скажем и о барабанах. В советское время у охотников пользовался наибольшей популярностью пионерский барабан, сделанный из натуральных материалов. От такого барабана зайцев за уши невозможно было оттащить. Их даже не стреляли, а просто хватали и складывали в мешки, в то время как они, забыв осторожность, отталкивали друг друга от барабана. Опытный охотник, если его… Короче говоря, одной удачной охоты хватало на несколько заячьих тулупов, не говоря о шапках и детских варежках. Теперь пионерских барабанов в магазинах днем с огнем не сыщешь, а те, что можно купить, делают из черт знает какой синтетики. Заяц-то не дурак – по звуку сразу понимает разницу между натуральной кожей и каким-нибудь лавсаном. Матерый вообще не только не станет барабанить в такой барабан, а даже порвет и нагадит в него. Но молодых зайцев провести порой удается. На тулуп или шубку, конечно, не наохотишься, но на тушеную в сметане зайчатину… Хотя тут, понятное дело, у каждого свои предпочтения – кто тушит в сметане, кто с яблоками, кто жарит нашпигованного салом, кто маринует и потом варит в соусе из красного вина, заячьей крови, мускатного ореха, чабреца и чеснока. Опытный охотник за один присест может выпить до пяти зайцев. Если, конечно, его не перебивать время от времени возгласом…