Книга Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

Одиннадцать часов. Теплый вечер в начале лета. На моей улице тусуются парни с сигаретами и бутылками пива. Собравшиеся в кружок девчонки, кусая губы, качают головами в такт жестяным звукам музыки в стиле ритм-энд-блюз, доносящимся из чьего-то мобильника. В желтоватом свете фонаря я вижу брошенную мамашей легкую коляску, в которой сидит годовалый малыш. У него в ногах лежит пакет с чипсами, а сам он испуганно озирается по сторонам округлившимися глазенками.

– Это я, Фрэнсис, – говорю я в трубку, услышав голос Полли.

– Где тебя черти носят? – восклицает она слезливым, но в то же время требовательным тоном. – Где ты была, когда я звонила?

– Ехала в подземке, – отвечаю и останавливаюсь перед дверью, чтобы отыскать в сумочке ключи. Потом вхожу в общую прихожую. Лампочка здесь опять перегорела, и мне приходится повозиться, чтобы открыть дверь в свою квартиру. Наконец замок поддается, и я начинаю подниматься по лестнице. – Я только добралась до дома. Что там у тебя стряслось?

– Скажешь тоже! Не могу же я об этом по телефону! – реагирует она так, словно я задала ей дурацкий вопрос. – Просто все очень запуталось.

До меня доносятся сдавленные звуки – Полли прикрыла трубку ладонью. Я слышу ее бормотание, но не разбираю ни слова, и вдруг раздается еще один голос – мужской. Звук снова становится отчетливым, потому что ладонь она снимает.

– Да мне все… едино, – произносит Полли, обращаясь к другому собеседнику заплетающимся языком. – Слушай, отвали, а?

– Где ты? – спрашиваю я, бросаю сумку на диван и включаю настольную лампу. При ее свете виден обычный беспорядок: кипы старых газет, голые доски книжных полок, которые я никак не соберусь покрасить, репродукция с картины Ротко в паспарту, прислоненная к радиатору отопления. Зажав телефон между плечом и подбородком, я убираю с ковра пульт телевизора и тарелку с остатками макарон.

– В Кэмдене, – отвечает Полли. – Ты ведь живешь не так далеко от Кэмдена? Понимаешь, я осталась без ключей от квартиры в Фулеме, а моя подружка, как нарочно, куда-то уехала. Домой к отцу я возвращаться не хочу. В таком состоянии…

И мне не остается ничего, кроме как сказать, что если уж ей совсем некуда деться, то она может переночевать у меня.

Через пятнадцать минут к моему дому подъезжает такси. Я успеваю спрятать книги ее отца, помыть посуду и запихнуть старые газеты в мешок для мусора. А поскольку окно у меня открыто, чтобы проветрить помещение, я слышу, как Полли выбирается из машины, громко хлопает дверцей, а потом топает по асфальту, неверными шагами добираясь до входной двери и наваливаясь чуть ли не всем телом на кнопку звонка.

Она раскраснелась, глаза лихорадочно блестят. Под ними густые тени, точнее – пятна от косметики. Она либо плакала, либо в том месте, где проводила вечер, было очень жарко. Когда я впускаю Полли внутрь, она избегает встречаться со мной взглядом и проскальзывает мимо. От прически несет табачным дымом. Ее лодыжки кажутся совсем тоненькими поверх босоножек на грубой и высокой клинообразной платформе.

– Слава Богу, я до тебя дозвонилась! – восклицает она, входя в гостиную, бросает сумку на пол и плюхается на диван.

Полли в коротком приталенном жакете и легком платьице, подол которого обрывается на несколько дюймов выше коленей.

– Хочешь стакан воды или чашку чаю? – предлагаю я, стоя в дверях и глядя на нее сверху вниз.

– Я бы выпила бокал холодного вина, – отвечает она, умоляюще протягивая в мою сторону руки ладонями вверх. – Или, на худой конец, пива. Но ведь у тебя наверняка нет пива?

– Нет. И вина тоже.

– Мне нужно еще выпить. Хотя бы стаканчик. Паршивый выдался вечерок.

Я молчу. Просто стою в дверном проеме, уперев кулак в бедро. Меня одолевает усталость, и я уже удивляюсь, какую глупую игру затеяла, пригласив Полли к себе.

Мое молчание наталкивает ее на мысль, что она, вероятно, испытывает мое терпение. Полли выпрямляется, мнет пальцами щеки и отбрасывает со лба упавшую прядь волос – эти сдержанные, но решительные жесты призваны продемонстрировать ее намерение взять себя в руки.

– Верно. Ты, конечно, права, – говорит она. – Травяной чай – то, что мне сейчас необходимо, если, конечно, он у тебя есть. Спасибо, Фрэнсис.

Я ухожу в кухню и наполняю чайник водой. Вскоре я приношу ромашковый чай и вижу, что Полли сняла босоножки и ровненько поставила их вдоль плинтуса, как послушная школьница. Сама она слоняется по комнате, рассматривая мелочи на каминной полке. Берет с нее сначала раковину, которую я нашла на Золотом мысе, ставит на место и проявляет рассеянный интерес к ароматизированной свече. Когда же Полли начинает проводить пальцем по корешкам книг, я догадываюсь, что она ищет среди них романы ее отца.

– Это старые книги, – замечает она, глядя на «Ребекку». – А современной литературы ты не читаешь?

– Немного и в основном по работе.

– Ясно. – Полли задвигает книгу и подходит ко мне, чтобы взять кружку с чаем. – Спасибо. Извини, что свалилась как снег на голову. Надеюсь, твои планы я не нарушила?

– Все в порядке, – говорю я, усаживаясь в кресло.

Она начинает рыться в своей сумочке.

– Ничего, если я закурю?

– Валяй, – киваю я, стараясь вспомнить, закрыта ли дверь моей спальни наверху. – А потом расскажи, что происходило, когда ты мне позвонила.

Полли прикуривает, гасит спичку и кладет ее на блюдце.

– А! Так, небольшое недоразумение. Даже говорить не о чем. Просто попался один недоумок.

Голубоватый табачный дым зависает в теплом воздухе, слегка клубясь.

– Ладно, – киваю я. Время слишком позднее, чтобы дожидаться от Полли подробностей. – Я принесу несколько одеял, и мы соорудим тебе постель на диване.

– О, конечно! – соглашается она, но мои слова ее немного обидели. – Я вовсе не хочу помешать тебе вовремя лечь спать.

– Я много думала о тебе, – говорю я. – Волновалась, как у тебя дела. Что случилось в колледже?

– Ничего особенного, – усмехается Полли. – Я там все еще числюсь, но и только. Я ведь рассказывала тебе о «Людях лорда Стрэнга»? О странствующих комедиантах. Это название решил дать нам Сэм. Нарыл его где-то в истории театра. Мне оно не понравилось. Но мы все равно готовимся отправиться в турне. Мы бы давно начали репетиции, но тут жестко вмешался мой папочка. Он созвонился с отцом Сэма, и они отлично поняли друг друга. Приняли решение лишить нас карманных денег, если мы бросим колледж. Сэм просто вне себя от злости. Он почему-то все валит на моего отца. Говорит, если бы Лоренс не влез, его папаша не решился бы на такое.

– Звучит как явная несправедливость, – замечаю я, подавляя зевок.

– Но папа действительно повел себя по-свински. И я никого не могу убедить взглянуть на ситуацию с моей точки зрения: ни его самого, ни Тедди, ни даже Шарлотту.