Книга Кто я - Эльрида Морозова

Я проехал к другой такой установке и уничтожил и ее тоже. Теперь с людьми было покончено. Кто-то уже лежал без сознания. А кто-то еще ползал на четвереньках или пробирался по стеночкам, задыхаясь. Это была медленная и жестокая смерть.

Но я старался не думать о людях. Мы с Другим Ним разделились, так как сделать надо было многое. Не знаю, как шли дела у него. Мог только догадываться, что примерно так же, как у меня.

Я ездил по Корпусу, выискивая наших. Они были в жалком состоянии, по-другому не скажешь. Мало кто из них мог сообразить, что происходит.

Я подбегал к одному, выкручивал затычку и показывал другим, чтобы они тоже так делали. Но все наши слишком деградировали в таких условиях. Мало кто понимал, что надо делать. Они не привыкли общаться, даже смотреть в глаза. Как теперь они могли понять, что я показываю им делать?

Из всего Корпуса нашлось только четверо таких, которые поняли. Они стали моими помощниками. Они не проявляли инициативу. Но когда я им показывал пальцем, к кому следующему бежать и что им откручивать, они это делали.

Один из моих помощников так хорошо выполнял свою работу, что побежал даже вперед меня. И я радовался, что мой народ не деградировал до самого конца. Из них еще можно что-то сделать, их всех можно возродить.

Я гнал от себя мысль о том, что на планете всего восемь таких корпусов. Что мы избавились от людей не навечно. Что они в любую минуту могут прилететь со своим оружием или даже ядерными бомбами. И восстанию рабов придет конец.

Если бы я думал об этом сейчас, я бы не стал ничего делать. А просто сел бы и стал ждать, когда прилетят за нами с излучателями. Пока я гнал эти мысли, я был способен делать то, что надо было делать сейчас.

Я находил новых наших и вел их за собой. Они слушались меня беспрекословно. Думаю, что в них было заложено слушаться людей. И когда они увидели, что люди погибли, они все равно хотели подчиняться чьим-то приказам. Они увидели во мне того, кого надо слушаться. Я явился таким, потому что знал, что надо делать. И я знал, что действую на благо всем нашим.

Я вывел их на свет божий. Там уже был закат. Он был почти такой, как мне приснился во сне. Кажется, что нет ничего прекрасней природы. У меня опять защипало глаза. Но я не должен был поддаваться этому малодушию. У меня было еще много дела.

Я решил не смотреть на закат, чтобы нечаянно не прослезиться. Я обернулся назад и увидел, как наши толпой выходят из Корпуса. Их лица о многом говорили. Они замирали на выходе. Они смотрели, пытаясь впитать в себя это. Они что-то вспоминали. Они оживали. Их взгляд становился все более осмысленным.

Как же действует на нас природа! По-моему, это самое прекрасное, что есть на свете. Красота и гармония этого мира. Иногда люди говорили о том, что они ищут истину. Дураки. Она давно уже найдена, надо было только на нее посмотреть.

Кто-то встал на колени. Кто-то вытер глаза. Кто-то упал на землю, растянулся на ней и заплакал.

Я мужественно сдержался и на этот раз. Я показал знак нашим, чтобы они были тут и пока никуда не ходили. Я должен был снова войти в Корпус. Я должен был убедиться, что не оставляю за спиной не одного недоделанного дела.

Я снова проехал в Корпусе на машине. Насобирал очень много оружия, которое раньше принадлежало человеку. Сейчас оно было нашим. Но я не хотел, чтобы наши пользовались им так, как люди.

Я увидел труп женщины, которую я отпустил из помещения для хранения гермошлемов. Наверное, она умерла ужасной смертью, задыхаясь без воздуха. Наверное, было бы гуманнее, если бы я убил ее на месте.

Видел мертвого толстяка и его девушку. Они лежали рядом. Я подумал, что из всех людей, которых я знал, эти мне нравились больше всего. Они ничего плохого мне не сделали. Я тоже не хотел им ничего плохого. И я от души пожелал, чтобы там, где они сейчас, у них все было хорошо.

Видел я и своего инструктора. От него мне доставалось больше всех. Ненависти не было. Я всего лишь сделал то, что должен был сделать в своей ситуации. У меня не было другого выхода. Я спасал себя и свой народ. Я сделал это.

Есть еще люди в семи корпусах. И с ними тоже надо справиться. Но я не хотел больше убивать кого-то. Это можно делать только в крайнем случае. И этот случай уже прошел. Теперь надо придумать другой способ.

Я знал, что люди не замедлят появиться, потому что они уже не могут выйти на связь с нашим Корпусом. И может, кто-то из людей уже звонил им и рассказывал о ситуации, которая сложилась у нас.

Я достаточно изучил повадки людей, чтобы сказать: они не принимают спонтанных решений. Они обычно все делают с утра. До утра у нас есть время подготовиться.

Но мне нужен рот. Я собираюсь вести переговоры с людьми. А с этой затычкой много не поговоришь.

Я зашел в свою комнату, окинул ее последним взглядом. Она была моим убежищем долгое время. Именно в ней я размышлял на философские темы, начиная с «Кто я?» и заканчивая: «Как организовать восстание рабов». Здесь я провел две ночи с Ней. Здесь я узнал Другую Ее. Эта комната навевала много разных воспоминаний. Но основное было то, что в ней я не притворялся бездушной машиной. В ней я был самим собой.

Я вышел из нее, закрыл дверь. Я знал, что больше никогда в жизни здесь не появлюсь.

Я вышел к нашим. Закат сменился густыми сумерками. Наши не разбредались. Они стояли в кучках, смотрели на природу, друг на друга. Кто-то по привычке бегал кругами, но таких было мало. Я видел, что за эти час или два наши стали гораздо более разумными и осознающими.

Взять хотя бы то, что они стали свободными. Это уже отразилось на каждом из них.

Я стоял, смотрел на наших и думал: что же мне с ними делать? До завтрашнего утра так мало времени. Я хотел обеспечить себе поддержку, но уже смирился, что пока ничего с нашими не сделаешь. Я могу и в одиночку вести переговоры с людьми. Но надо сделать как-то так, чтобы спрятать этих наших с глаз долой. Если они не могут помочь, так пусть хотя бы не мешают.

Ко мне подошел какой-то наш. Он смотрел прямо в глаза. Сначала я подумал, что это один из моих помощников, которые тоже откручивали затычки другим рабам. Но, кажется, это был не помощник.

Глядя мне прямо в глаза, он взял мою руку и что-то вложил в нее. Я перевел на нее взгляд, раскрыл ладонь. В ней лежала пробка от бутылки. Та самая, которую я когда-то дал в столовой тому, кто стоял позади меня. В то время он не мог смотреть в глаза.

Сейчас я смотрел на него и понимал даже больше, чем он пытался мне сказать. Я понял, что на него очень сильно повлияло наше общение. Он думал о нем днем и ночью. Он думал, что это такое было и зачем ему держать пробку в руке. Он думал, что раз я вложил ему ее в ладонь, ее надо носить с собой. Эта пробка стала для него символом чего-то странного, необъяснимого и желанного. Это стало для него надеждой на то, что в жизни есть что-то кроме работы, столовой и дома. Это стало для него единственной вещью, которую он имел.