Книга Охотник - Джеймс Олдридж

— А ты попробуй ударить из своей бронебойки, — попросил Рой Самсона. — Посмотрим, как действует эта пушка по маленьким мышам.

Самсон попробовал и промахнулся, свинцовая пуля продырявила крышу, потрясающий выстрел оглушил их гулким эхом от всех четырех стен. Не выдержал даже Рой.

— Будет, — сказал он. — Пальни вот из этого. — И он протянул свое ружье.

Это был охотничий винчестер с рычажным механизмом затвора, излюбленное ружье лесовиков всей Америки и особенно канадских трапперов. Оно было не длиннее карабина. И хотя ложе у него было выщерблено и механизм затвора слегка разболтан, но в руках Роя это было совершенное оружие. Для своего калибра оно обладало зычным голосом, и ступенчатый щелк его рычажного затвора сливался с выстрелом, так быстро он за ним следовал в руках искусного стрелка. Самсон дал из него два выстрела: раз попал, другой промахнулся.

Потом некоторое время мыши не появлялись, но все четверо терпеливо ждали.

Каждый теперь выискивал себе цель, и когда перепуганные мыши снова заметались из угла в угол, вверх по стенам и вниз по бревнам, — один охотник за другим спускал курок, и все разом пригибались, когда пуля давала рикошет над их головами или прыгала возле них по полу. Только Скотти не стрелял. Он любил стрелять, но не хотел принимать участия в том, что считал жестокой забавой.

— Эти белоногие мыши никому не причиняют вреда, — говорил он. — Чего ради вы их стреляете? Приберегите пулю для крысы.

Рой тоже ничего не имел против мышей, но утверждал, что они крадут у него носки, утаскивают в нору и делают из них гнезда. Это было оправданием, да к тому же Рой едва ли сознавал, что он убивает. Самсон уже вообще не сознавал, что делает. Мэррею было решительно все равно, что он делает, все равно, что попадалось ему на мушку: птица, зверь или человек. У него была старая винтовка военного образца, неуклюжий приклад которой он обстругал под охотничье ружье. Это сильно отяжелило ее дульную часть, кроме того, при каждом выстреле в глаза ему попадал дым, но била она достаточно метко по его основной дичи — лосю; стреляя в лося, он редко давал промах.

— Смотрите-ка, — сказал Рой во время очередной передышки.

Небольшая пегая ласка, выскочив из угла, погналась за мышью и исчезла вслед за нею. Она промелькнула так быстро, что они ее едва заметили.

— Она у меня ручная, — сказал Рой. — Мышей ловит.

— Вот это мишень, — добавил Мэррей. — Подвижная мишень, что надо.

Все согласились. При виде ласки, мелькавшей сквозь поленницу в погоне за мышами, казалось, что их не меньше десятка. Ласка шныряла в самое маленькое отверстие и вылетала из него с непостижимой, невероятной быстротой.

— А ну-ка, прибавим свету, — сказал Мэррей и подтянул блок керосиновой лампы так, что она ярко осветила застрехи, куда скрылась ласка.

— Ставлю десять долларов, что никто не попадет в эту ласку, — сказал он.

Рой был того же мнения. Да он и не хотел бы попасть в ласку. Она появилась в хижине летом, когда ей было отроду несколько месяцев — еще в коричневой шкурке. Теперь она уже одевалась в свою белую зимнюю шубку и достигла почти полного роста. Рой не хотел, чтобы ее подстрелили, но ему хотелось попытать счастья в этой почти безнадежной игре.

Они сидели и ждали, и каждый изготовил ружье.

Самсон свистел и пищал, стараясь вызвать ласку из ее убежища.

Скотти настороженно молчал.

Рой колебался, все же наслаждаясь этим соревнованием.

Мэррей ждал, ровно ни о чем не думая.

Внезапный рывок ласки мгновенно вызвал выстрел. Произошло это так быстро, что все изумились, а еще более изумились они, увидев, что ласка, разорванная пулей почти пополам, свалилась в умывальный таз.

Все посмотрели на Скотти.

— Не люблю ласок, — изрек идеалист Скотти. — Всегда за кем-нибудь охотится — кровопийца. Убивает ради того, чтобы убить.

— Вот это был выстрел! — искренне восхитился Самсон удаче товарища.

Роя это почти протрезвило, а Мэррей громко захохотал.

— Не сердись, Рой, — сказал Скотти, чувствуя, что Рой недоволен. — Держи! — он снова полез в мешок и вытащил еще одну бутылку водки. — Может, эта еще вкуснее!

Рой выпил, выпил и Скотти. При этом они позабыли об остальных, потому что между Скотти и Роем был давний спор, недоступный пониманию Мэррея и Самсона. Спор был настолько серьезен и глубок, что ни одному из них не надо было сейчас говорить. Они знали мысли друг друга и без этого. Выстрел, убивший ласку, был только очередным выражением их спора, и, хотя оба были пьяны, спор они вели и сейчас.

Рой был материалист, объективный наблюдатель жизни лесов. Собственный опыт научил его, что все привычки и навыки лесных зверей (свирепые или кроткие) — это часть естественного процесса, процесса эволюции и борьбы за существование, что каждый зверь вынужден убивать, чтобы выжить, хотя бы в дальнейшем ему самому предстояло стать жертвой более сильного хищника. Для Роя это был естественный процесс, то, что надо было признать как существующее, будь оно жестоко или милосердно, трагично или смешно. Он принимал его как объективный факт и давно перестал искать в этом процессе добро или зло, потому что сам он не участвовал в нем. Рой знал, что человек стоит в стороне и над всеми прочими. Он включается в процесс только как властелин, потому что природа и все в ней враждебно человеку. Природа уничтожила бы людей, если бы они общими силами не добились победы над ней и не стали управлять ею. Рой всегда включал себя в эту общую борьбу с природой; частью ее были и постройка этой надежной хижины, и использование человеческой сноровки при ловле пушнины: мех для продажи, мясо для еды — все для того, чтобы выжить в этой битве со всей природой. Как существо общественное, способное к сочувствию и самообузданию, Рой, конечно, имел свои симпатии и антипатии и в том, что сам делал, и в том, что делали звери, но, симпатизируя одному зверю, он принимал их всех и никогда без надобности не вмешивался в их жизнь. Он любил наблюдать ее, не нарушая ее течения. Ему нравились мыши, но он с удовольствием наблюдал, как ласка выполняет свое предназначение, охотясь за мышами. Это была не жестокость, это был закон жизни. Иногда все-таки Рой вмешивался, иногда он включал себя или свое ружье в этот процесс, просто чтобы поглядеть, что ж из этого получится; но даже и тогда это было лишь развитие процесса, его проверка. В остальном Рой соблюдал строжайший нейтралитет. Иногда жестокость того, что происходило в лесу, возмущала его, но он никогда не наказывал одно животное за жестокость по отношению к другому. Это было бы тоже проявлением жестокости, его жестокости, а он не хотел быть жестоким. Он убивал медведя, если тот нападал на него, оленя — если нуждался в еде, бобра — мех которого был ему нужен; но убийство ради убийства было ему отвратительно. И не менее отвратительно для него было бы убийство по праву некоего божества, провозгласившего одних животных хорошими, других плохими, одних правыми, других виноватыми. Для Роя это было бы верхом абстрактной жестокости, и в этом-то и был корень его молчаливой распри со Скотти Малькольмом.