Книга Пустыня - Жан-Мари Гюстав Леклезио

— Рыбаки каждый день приносили ему еду. Они знали, что Синий Человек — святой, и просили благословить их. Некоторые приходили к нему издалека, из укрепленных городов юга, приходили, чтобы услышать его слово. Но не словами учил Сунне[7]Аль-Азрак, и, когда кто-нибудь просил его: «Укажи путь истинный», он, не отвечая, продолжал часами читать молитвы. А потом говорил пришельцу: «Поди принеси хворосту, чтобы разжечь огонь. Поди принеси воды», словно тот был его прислужником. И еще говорил ему: «Обмахни меня опахалом», — и вообще разговаривал с ним сурово, называл ленивцем и лжецом, словно тот был его рабом.

В сумраке дома Амма неторопливо ведет свой рассказ, и Лалле чудится, что она слышит голос Синего Человека.

— Так обучал он Сунне, не словами, но поступками и молитвами, чтобы побудить пришельцев смириться в сердце своем. Но когда приходили простые люди или дети, Аль-Азрак принимал их ласково, говорил им ласковые слова и рассказывал чудесные легенды, потому что знал: их сердце не зачерствело, и они и впрямь угодны Аллаху. Для них он иногда творил чудеса, чтобы помочь им, ведь им негде было больше искать помощи. Я тебе рассказывала про чудо с источником, который по его воле забил из-под камня? — спрашивает Амма задумчиво.

— Рассказывала, но все равно расскажи еще раз, — просит Лалла.

Эту историю она любит больше всего на свете. Каждый раз, когда ее слышит, душу охватывает какое-то непонятное чувство, словно она вот-вот заплачет, словно ее знобит в лихорадке. Лалла пытается представить себе, как все это случилось, давным-давно, в деревушке у самой границы пустыни, среди домов и пальм, на большой безлюдной площади, где жужжат осы и блестит на солнце гладкая, как зеркало, вода в колодце, в которой отражаются облака и небо. На площади ни души, потому что солнце уже палит вовсю и люди укрылись в прохладе своих домов. По неподвижной воде колодца, уставившегося в небо точно зрачок, время от времени проходит медленная рябь от дыхания раскаленного воздуха, осыпающего поверхность воды тонкой белой пылью, и она словно подергивается чуть заметным бельмом, которое тотчас же тает. Зеленовато-синяя вода прекрасна и глубока, она безмолвна и неподвижна в чаше из красной земли, на которой босые ноги женщин оставили поблескивающие следы. Одни только осы кружат над водой, почти касаясь ее поверхности, и возвращаются к домам, где тянется вверх дымок от жаровен.

— И вот к колодцу пришла с кувшином за водой одна женщина. Теперь уже никто не помнит, как ее звали, потому что случилось это давным-давно. Но женщина эта была очень старая, сил у нее совсем не осталось, и, подойдя к колодцу, она стала причитать и плакать, что ей приходится так далеко ходить за водой. Сидела она, сгорбившись, на земле, плакала и стенала. И вдруг рядом с ней оказался Аль-Азрак, а она и не заметила, как он подошел...

Теперь Лалла отчетливо видит его. Высокий, худой, в бурнусе цвета песка. Лицо его скрыто покрывалом, но глаза горят странным светом, который и успокаивает, и придает сил, точно пламя светильника. Теперь она узнаёт его. Это он появляется на каменистом плато у начала пустыни и обволакивает Лаллу своим взглядом так властно, с такой силой, что у нее кружится голова. И является он вот так, бесшумно, словно тень, он всегда тут как тут, когда в нем есть нужда.

— Старая женщина все плакала и плакала, и тогда Аль-Азрак ласково спросил ее, почему она плачет.

Но хотя он и является вот так бесшумно, словно возникнув из самой пустыни, его нельзя испугаться. Во взгляде его столько доброты, голос его нетороплив и спокоен, и само лицо его излучает свет.

— Старая женщина поведала ему о своей печали, о своем одиночестве, о том, что ей приходится ходить за водой в такую даль, а у нее не хватает сил донести до дому полный кувшин...

Голос и взгляд его как бы слиты воедино, словно ему уже заранее известно все, что должно случиться в будущем, и ведомы предначертания человеческих судеб.

— «Не плачь, — сказал старой женщине Аль-Азрак, — я помогу тебе дойти до дому».

И он довел ее под руку до самого ее жилья, а когда они подошли к дому, сказал ей только: «Подними этот камень у обочины дороги, и у тебя всегда будет вода». Старая женщина сделала так, как он сказал, и из-под камня забил родник, вода в нем была чистая-чистая, и она разлилась вокруг и превратилась в водоем, и такой прекрасной и свежей воды не было во всей округе. И женщина поблагодарила Аль-Азрака, а позднее люди из окрестных селений приходили взглянуть на источник и испить из него воды, и все восхваляли Аль-Азрака, которого Аллах наделил такой силой.

Лалла думает об источнике, который забил из-под камня, о светлой и гладкой воде, сверкавшей в лучах солнца. Долго думает она обо всем этом в полумраке дома, пока Амма продолжает месить тесто, чтобы испечь хлеб. А тень Синего Человека исчезает так же бесшумно, как появилась, но его властный взгляд витает над нею в воздухе, обволакивая ее, точно чье-то незримое дыхание.

Амма умолкла, она не произносит больше ни слова. Только по-прежнему месит и поколачивает тесто в большой глиняной миске, которая чуть подрагивает. Быть может, Амма тоже думает о прекрасном, глубоком источнике, о воде, которая пробилась из-под придорожного камня, подобно слову Аль-Азрака, слову истины, открывшему путь истины.

———

Каким прекрасным светом залит всегда их Городок! Прежде Лалла не обращала на это особого внимания, но Хартани научил ее видеть. Солнечные лучи удивительно светлы, особенно по утрам, сразу после восхода солнца. Они освещают скалы и красную землю, вдыхают в них жизнь. Есть места, откуда лучше всего любоваться солнечным светом. Как-то утром Хартани привел Лаллу в одно из таких мест. Это пропасть на дне каменистой лощины. Никто, кроме Хартани, и не подозревает об этом потаенном уголке. Не зная дороги, его не найдешь. Хартани берет Лаллу за руку и ведет ее по узкому ущелью, спускающемуся в самую глубь земли. Лаллу сразу охватывает влажная, тенистая прохлада, и все звуки исчезают, словно она нырнула с головой под воду. Ущелье уходит глубоко в землю. Лалле становится немного страшно: она впервые спускается в сердце земли. Но пастух крепко сжимает ее руку, и это придает ей смелости.

И вдруг они останавливаются: длинное ущелье залито светом, оно открывается прямо в небо. Лалла не может понять, как это вышло, они ведь спускались всё ниже и ниже, и однако это так — перед ней небо, бескрайнее и невесомое. Она застывает на месте, не дыша, широко распахнув глаза. Здесь нет ничего, кроме неба, такого прозрачного, что кажется: ты паришь в нем птицей.

Хартани делает Лалле знак приблизиться к выходу. А сам опускается на камни — осторожно, чтобы они не осыпались. Лалла садится немного позади, голова у нее кружится, и она вздрагивает. Внизу, у самого подножия скалы, сквозь дымку открывается огромная пустынная равнина, высохшие русла рек. У горизонта стелется туман цвета охры: там начинается пустыня. Туда время от времени и уходит Хартани, уходит один, прихватив с собой только немного хлеба в узелке из носового платка. Пустыня начинается на востоке, там, где солнечный свет особенно прекрасен, так прекрасен, что хочется по примеру Хартани побежать босиком по песку, перепрыгивая через острые камни и овраги, мчаться все дальше в сторону пустыни.