Книга Галльская война Цезаря - Оливия Кулидж

Определив свое отношение к происходящему, бельги большую часть зимы объединялись в союз и прошлой весной собрали армию, чтобы прогнать меня назад в провинцию. Как большинство галльских армий, она была огромна. Дым ее лагерных костров покрывал участок длиной самое меньшее в восемь миль. К тому же она была недисциплинированна, рвалась на части под действием зависти бельгов друг к другу, была слишком велика, чтобы жить за счет окружающей местности, и готова в испуге разбежаться при первом же слабом отпоре. После коротких и легких боевых действий я разбил ее и, продолжая наступление, повел войска навстречу бельгским племенам – одному за другим. Племена охотно сдались; некоторые сопротивлялись, но лишь для вида, остальные хотели только одного – как можно быстрее договориться. Вы должны помнить, что это была моя первая и единственная война против галлов, и их воинская слава начинала казаться мне преувеличенной. Они в одиночку не могли противостоять ни гельветам, ни германцам и теперь, бросив вызов нашим силам, тоже не смогли устоять против них. Неудивительно, что наша армия стала презирать их.

– Но ведь у тебя была галльская конница, и, я полагаю, она сражалась хорошо, – заметил Красс.

– Это благодаря Публию, – улыбнулся ему Цезарь. – Посмотрел бы ты, как плохо она действовала под началом своих собственных вождей! Что галл может сражаться, если его приучить к дисциплине, – это правда, но о галлах в их первозданном диком состоянии мы были невысокого мнения. В таком самоуверенном настроении мы приблизились к землям, где живут нервии – одно из самых примитивных и воинственных племен Галлии. Они запретили ввоз к ним вина и всех предметов роскоши и презирали бельгов, считая, что те выродились и изнежились. Нервии отправили своих женщин и стариков для безопасности в недоступные болота, а их воины дали клятву, что никогда не покорятся нам. Галлы часто дают клятвы и часто их нарушают, потому что это увлекающийся народ. Мы ожидали, что в очередной раз легко победим и их.

В таком расположении духа мы подходили к реке Самбре. Мы шли самым тесным строем, какой только был возможен, но очень большим препятствием для нас были живые изгороди – обычный в землях нервиев способ защищаться от налетов конницы соседних племен. Эти изгороди сами по себе плотные, но часто еще обрезаны и переплетены по горизонтали молодыми деревцами или ветками, которые не срезаны и растут из земли. Часто изгороди укреплены низким кустарником или побегами ежевики. В таком виде они становятся грозным препятствием, которое трудно преодолеть и через которое трудно что-либо увидеть. Мы прорубали себе путь, но тратили на это лишнее время, и наш обоз, находившийся под охраной моих новых и самых неопытных легионов, которые шли последними, немного отстал.

Все это, хотя и было утомительно, нас мало беспокоило. Мы все же пришли на то место, которое наши мастера земляных работ выбрали для лагеря, – на склоне холма, который опускался до самой Самбры. От его подножия поднимались вверх живые изгороди, но я мог хорошо видеть реку и противоположный берег – гору, почти такую же крутую, как наш холм. Тот берег был чуть ли не весь покрыт густым лесом, кроме примерно семидесяти ярдов у подножия горы. В этом лесу, несомненно, и скрывались войска противника: мы видели их передовые конные дозоры на открытом участке над берегом.

В течение всей войны против бельгов энергичное наступление стало моим правилом. В конечном счете это сберегало жизни. Поэтому, как только наша конница прибыла на место, я приказал ей атаковать противника, переправившись через Самбру, глубина которой в этом месте была примерно три фута. Я считал, как и оказалось на самом деле, что наша высокая дисциплина более чем уравновесит неудобства, создаваемые характером местности. Я даже надеялся, что поражение конницы заставит противника полностью потерять мужество: такое бывало раньше.

Моя конница построилась и пошла в атаку. Конечно, нельзя было и думать о том, чтобы атаковать этот лес пехотой, пока конница не прощупает позиции и не возьмет пленных, которые могли бы рассказать нам о намерениях противника. На тот день нашей задачей стало установление своего лагеря. Поэтому я отправил легионы окапываться, как обычно.

– Оставив, разумеется, один легион для охраны, – сказал Помпей.

– Ты сразу нащупываешь мои слабые места, – улыбнулся Цезарь. – Но я не стану краснеть. Нет, не оставил. Я был слишком беспечен по причинам, которые уже назвал в общих чертах. Я думал, что у нервиев не будет большого желания сражаться. Я даже не знал, все ли их войска уже пришли к месту сбора: мы сами прибыли позже намеченного срока. И кроме того, я полагал, что обоз и те легионы, которые охраняют его, подойдут с минуты на минуту. Так что мои солдаты разбились на рабочие команды и стали копать рвы, рубить все деревья, какие могли найти, обтесывать колья для ограды. На той стороне конница продвигалась так, как я ожидал. Наши воины взобрались на берег и оттеснили противника до самой границы леса, но из осторожности не пошли дальше. Вскоре нервии, перестроившиеся в лесу, предприняли очередную атаку, встретили энергичный отпор и снова отступили.

Внезапно из леса появились в огромном количестве пешие воины нервиев. Они всей своей массой атаковали нашу конницу, мгновенно обратили ее в бегство и сразу по открытому участку подбежали к реке, явно собираясь переправиться через Самбру и ударить по моим легионам раньше, чем те успеют стать в боевой порядок. Я увидел, что происходило, почти сразу, то есть как только смог поверить своим глазам. Река была широкой и достаточно глубокой. Берег на нашей стороне был крутым. Нервиям, как я уже говорил, пришлось атаковать нашу конницу и пересечь открытое пространство на своем берегу. Выдержать такой бег с препятствиями в полном вооружении и быть в силах сражаться, добежав до финиша, – настоящий подвиг.

Думаю, у меня было меньше десяти минут на то, чтобы построить своих людей. Тогда этот отрезок времени показался мне короче, но позже я пришел к выводу, что он был именно таким. Я послал кого-то бегом поднять красный флаг – знак, что идет бой, – над моей палаткой, место для которой было размечено, но которая еще не была поставлена. Потом приказал трубачам играть тревогу и, не дожидаясь ни своего коня, ни шлема или щита, со всех ног поспешил на левый фланг, где строился десятый легион, пробежал мимо его рядов, давая самые важные указания, крикнул солдатам, чтобы они сохраняли спокойствие, и поспешил к девятому.

Там бой уже начался. Часть солдат еще подбегали оттуда, где было сложено их оружие, скидывали чехлы со щитов, надевали на головы шлемы и пристраивались к ближайшему подразделению, которое могли найти. Говоря правду, исход этого боя решили месяцы тяжелых тренировок, которые проводил Лабиен в то время, когда я вернулся сюда, в Ближнюю Галлию, и занимался судебными делами. Я сделал что мог, но настоящая заслуга принадлежит Лабиену, центурионам и самим солдатам, а не мне.

Слева боеспособные части девятого и десятого легионов находились недалеко от места сражения. Поэтому они смогли построиться как надо и метнуть дротики. Получив это небольшое преимущество, солдаты перешли в наступление на те силы противника, которые сражались напротив них, продолжали преследовать нервиев на другом берегу реки и гнали до самого их лагеря на дальнем берегу. Соседям этих частей, одиннадцатому и восьмому легионам, пришлось труднее, но они тоже отбросили противника назад и с боем оттеснили его к воде.