Книга Четыре жизни ивы - Шань Са

Слово взяла одна из студенток. Она предложила реорганизовать наш комитет и сделать его работу более эффективной, выдвинув в ответ на «предупреждение» конкретные проекты.

Мне не понравился её голос — глухой и монотонный. Наверное, я больше никогда не увижу ту незнакомку с площади Тяньаньмэнь, не услышу её чистый нежный голос.

Через открытое окно в зал проник ветерок. Раздался грохот падения, и разговор прервался. На нас опустилась тревожная, наполненная ощущением чего-то необыкновенного тишина.

В детстве все мы играли в войну, выбирая в качестве примера для подражания полюбившихся героев кино и мультиков. Мальчишки вооружались деревянным штыком, надевали на голову венок из веток плакучей ивы. Девчонки повязывали платки и изображали медсестёр. Мы носились по лесам, прятались в канавах, карабкались по крышам. Мы хотели стать настоящими солдатами, а любой воин должен быть готов к пыткам. Мы делали пыточные инструменты и по очереди играли в палача и жертву. Раз в неделю из развешанных на деревьях громкоговорителей раздавался вой сирены и пронзительный голос призывал людей спуститься в подвал. Для взрослых тревога была учебной, дети же воспринимали её как реальное нападение Гоминьдана. Мы дрожали от возбуждения, сидя в тёмной сырой пещере, и воображали, что враг повсюду, ищет нас, бомбит с самолётов, но никогда не победит, потому что мы уйдём в партизаны и будем биться до последней капли крови.

На улице стало шумно: прозвенели звонки, ученики выходили из классов, переговаривались, смеялись и разъезжались по домам на велосипедах. На улице было ещё светло, но длинный гимнастический зал за окнами с решётками и пыльными закопчёнными стёклами напоминал нору.

Значит, война наконец началась!

Кто-то прервал молчание:

— Давайте поклянёмся! Я клянусь, что буду защищать Коммунистическую партию Китая и Великого Вождя Революции, Председателя Мао, до самой своей смерти.

Захваченный драматизмом момента, я поклялся вместе с остальными:

— Клянусь, что буду защищать Коммунистическую партию и Великого Вождя Революции, Председателя Мао Цзэдуна до самой смерти.

После принесения клятвы атмосфера разрядилась, и мы начали планировать будущие операции.

— Поддерживаешь нас? — Вопрос прозвучал неожиданно, но я был к нему готов, выдержал паузу и кивнул.

Командир группы объявил:

— Назначаем тебя заместителем командира Революционного комитета.

Раздались короткие аплодисменты, и парень развернул на полу рулон бумаги.

— Вот первая дацзыбао нашего лицея. Завтра её напишут на центральной доске. Ты, товарищ Вэнь, поместишь её в газете, которую редактируешь, и передашь по школьному радио сразу после того, как прозвучат цитаты Председателя Мао.

Я пробежал глазами написанный красными чернилами текст. Он разоблачал нашего директора Цай Юна как главного ревизиониста. Этот пятидесятилетний мужчина, бывший солдат Красной армии, был для меня загадкой. Я видел его на встречах руководителей лицея с делегатами из числа учеников. Он сидел, полуприкрыв глаза, и курил, скручивая папиросы жёлтыми от никотина пальцами. На все наши требования он отвечал покачиванием головы. Из-за этой его молчаливой реакции наши проекты реформ ничем не кончались: часто мы вообще бросали дело на полпути. Однажды я увидел, что он пишет с орфографическими ошибками, и решил, что место директора досталось ему в награду за участие в Великом походе, а загадочный вид он на себя напускает, чтобы скрыть ничтожество и некомпетентность. На следующее утро мы «сбросили» по радио огромную бомбу на «ставку главнокомандующего», детально разоблачив преступления человека, который пятнадцать лет руководил нашим лицеем. После этого я возомнил себя древним героем, который расшатал гору.

Назначенные нашим комитетом красные охранники взломали дверь директорского кабинета, арестовали его, перевернули мебель, разбросали папки и заперли ревизиониста в спортзале.

Допрос длился долго. Враг народа отказался признать, что растлевал юные умы и сдерживал их революционный порыв. Он оправдывался, называл себя солдатом Мао и говорил, что служит народу. Его монотонное бормотание действовало нам на нервы, и мы заставили его умолкнуть, дав несколько хороших пинков ногой.

На следующее утро на фасадах учебных корпусов красовалось не меньше двадцати дацзыбао. Они разоблачали других контрреволюционеров: преподавателя политических наук, который вечно строил козни, восстанавливая преподавателей против студентов, и секретаршу директора — её подозревали в адюльтере с шефом.

Необходимы были новые аресты. Требовалось осуществить новый призыв и пополнить наши ряды.

Я пустил в ход все средства, чтобы достать себе военную форму, и выменял на портупею — старую, времён похода Народной армии на Корею — роскошное издание Маленькой Красной книжки. Я носил на рукаве повязку с вышитыми жёлтым шёлком словами «красный охранник», а на груди — красивый значок с изображением Председателя Мао на ярко-красной эмали.

Первая большая чистка состоялась на спортплощадке. Перед трибуной соорудили помост, на придуманное мной оформление ушёл весь имеющийся в лицее кумач. В глубине сцены, на алом занавесе, висел портрет нашего любимого Председателя. Ревизиониста и его сторонников мы хотели судить и критиковать под мудрым взглядом Мао.

На преступников, по последней моде, одели двухметровые бумажные колпаки, на которых чёрной тушью были записаны все их преступления. На шее у каждого висела трехкилограммовая табличка с именем под чёрным крестом. Развратницу-секретаршу «украсили» вместо бус дырявыми кедами. Подсудимые должны были стоять с опущенной головой, а ученики по очереди поднимались на сцену и перечисляли их злодеяния, разоблачали преступления и плевали на голову. В конце каждой речи мы скандировали: «Да здравствует Председатель Мао Цзэдун!», «Да здравствует Культурная Революция!». Собрание завершилось пением революционных песен и торжественными клятвами в верности Председателю.

Однажды на стенах лицея появились дацзыбао, обличавшие нас как предателей истинной культурной революции. На следующий день мы заклеили эти клеветнические листки своими.

1 октября враждебный нам комитет «Алый утёс» занял гимнастический зал, устроил там свой штаб и захватил двух наших товарищей и всех, кого мы арестовали. Вечером они устроили суд и унижали и мучили не только контрреволюционеров-преподавателей, но и моих соучеников.

2 октября «Алый утёс» напал на радиостанцию. Я стоял наверху лестницы и видел, как бывшие члены делегации потрясают палками, бадминтонными ракетками и ремнями. Мы оборонялись всем, что было под рукой. Один из нападавших пробился через толпу и взбежал по лестнице. Раздавая удары ремнём направо и налево, он свалил двух красных охранников из числа наших, которые попытались его остановить, добрался до двери в студию и оказался передо мной. Мы уставились друг на друга в упор.

Он был спортивным делегатом, капитаном команды по плаванию, в которую я входил. Плавание — самый элегантный вид спорта, и дружба между пловцами нашей команды была чистой и светлой, как голубая вода, по которой мы скользили.